Анри Кок - Последние из Валуа

– Уже – это слишком любезно, но есть кое-где кое-кто, кого, вероятно, мое долгое отсутствие уже начинает раздражать… Тем более что этот кое-кто рассчитывает на успех одной миссии, которую я взялся для него выполнить.

– Ха-ха! – рассмеялся Луиджи. – И этот кое-кто – его величество Генрих III, не так ли?

– Вы, как всегда, правы, Альбрицци.

– А миссия, которую вы взялись выполнить для короля и на успех которой он рассчитывает, касается меня? – спросил Филипп. – Рудольф все мне рассказал в день вашего приезда, Бираг.

– Тем лучше! Это избавляет меня от объяснений… Но вам, дорогой граф, все же придется сказать мне, что вы решили относительно желания короля призвать вас к французскому двору?

– Пусть о моем решении вам объявит моя жена, которая, кстати, как я вижу, идет сюда вместе с детьми.

Действительно, по тенистой аллее, выходящей на лужайку, где в тот момент находились три дворянина, к ним приближалась Бланш, за которой, неся на руках господина Поля и мадемуазель Этьеннетту – сына и дочь графа и графини де Гастин, – следовала Луизон.

Рядом с молодой женщиной, обсуждая медицинские проблемы, шли доктор Зигомала и Жан Крепи, костоправ, которого Филипп взял с собой в Италию.

Конечно, славному костоправу стоило большого труда покинуть родной Ла Мюр, но, в силу преклонного возраста, он уже не мог быть столь же полезным жителям деревни, как прежде, и потом, Бланш и Филипп так его умоляли!

– Если вы не поедете с нами, – сказали они ему, – мы перестанем вас любить!

– Любите же тогда меня до конца моей жизни! – ответил он.

И, попрощавшись со своей хижиной и родной деревней, этот достойнейший врач уехал жить рядом с теми, кто называл его отцом.

Бираг подошел к Бланш и поцеловал ей руку.

– Сударыня, – сказал он, – господин граф де Гастин желает, чтобы я услышал из ваших прелестных уст ответ на вопрос, примет ли он приглашение его величества короля Франции?

Бланш слегка покраснела и вопросительно взглянула на мужа, который одобрил ее улыбкой.

– Господин маркиз, – ответила она, – я ничего не смыслю в дипломатии, но скажу вам прямо: во Франции у меня не осталось ничего, кроме развалин моего дома, кроме праха тех, которых я любила в годы моей юности, между тем как, здесь, в Италии, я, напротив, провела самые счастливые годы своей жизни; здесь увидели свет мои дети, и я не хотела бы расставаться с местом, на котором стояла их колыбель. Кроме того, должна вам признаться: насколько я счастлива здесь, настолько бы тревожно мне жилось там.

– О, сударыня, – промолвил Бираг, – те времена, когда злодеи находились под защитой всемогущей Екатерины Медичи и потому могли безнаказанно творить все, что им вздумается, уже миновали… Да, барон дез Адре все еще жив, но, забытый королем, всеми покинутый, снедаемый угрызениями совести, он более не опасен.

Бланш покачала головой.

– Не барон дез Адре, сударь, страшит меня во Франции, а воспоминания. Я уже забыла, что, дабы отомстить за моих родных и себя самого, мой муж был вынужден там пойти на жертвы, много жертв, и не хочу вспоминать об этом. И, чтобы не вспоминать, не желаю – по крайне мере, пока – возвращаться во Францию. Когда мой сын вырастет, когда время покроет завесой кое-какие события, возможно, мое решение и изменится. Пока же, повторюсь, я счастлива здесь… и здесь я останусь.

Бираг поклонился.

– Что означает, – промолвил он самым любезным тоном, – что его величество король Генрих III не будет иметь счастья видеть графа Филиппа де Гастина капитаном своей гвардии?

– Что означает, – не менее любезно ответил Филипп, – что его величество король Генрих III будет иметь счастье видеть на этом месте маркиза де Бирага и потому не станет сожалеть о графе де Гастине.

– Ловко вы отказ обставили! – весело заключил Бираг.

Спустя несколько часов посланник Генриха III попрощался с хозяевами замка Поццуоли, которые вежливо проводили гостя до Неаполитанской дороги.

Когда он исчез вдали, Шарлотта де Солерн и Бланш де Ла Мюр вздохнули.

– Что с вами, сударыни? – спросил Луиджи, смеясь. – Вам жаль, что наш остроумный маркиз де Бираг, с которым так весело болтать о Франции, уехал?

Бланш и Шарлотта переглянулись: именно об этом они и подумали.

Первая выразилась за двоих:

– Нам не о чем жалеть, когда вы рядом, господа.

– Тогда к чему этот вздох?

– О, это была своего рода просьба к Богу, чтобы Он избавил нас от вторичного нашествия подобных посланников!