Всеволод Соловьев - Волхвы. Дилогия

Как лев вскочил Калиостро, оставшись один. Глаза его метали искры. Он почуял приближение свободы — и одна эта мысль уничтожила всю его слабость. Он едва дождался вечера и, заслыша приближавшиеся шаги, лёг на солому и принялся стонать. Тяжёлая дверь отперлась и запёрлась снова. Перед ним брат Иннокентий с маленькой лампой в руке. Эта лампа озарила мрачные, сырые стены, низкие своды, всю грязь, весь ужас смрадной тюрьмы.

«Вон отсюда! Вон!» — звучало в душе Калиостро, и он забыл всё остальное. Монах присел на его солому, наклонился над ним и сказал:

— Что с тобою? Ты очень страдаешь?

— Да, я ужасно страдаю! — воскликнул Калиостро, и, прежде чем монах успел шевельнуться, он обхватил его горло руками. Его пальцы, будто железные, всё больше и больше сжимались, не выпуская свою жертву.

Миг — и он почувствовал слабую, предсмертную судорогу монаха. Ещё миг — и монах недвижим, бездыханен. При свете лампы, с лихорадочной быстротой, он раздел ещё тёплый труп, разделся сам, потом одел монаха в свои лохмотья, а сам оказался в одежде брата Иннокентия. Он уложил труп на солому и затем, найдя в кармане монашеского платья небольшой складной нож, быстро, недрогнувшей рукой, изрезал все лицо мертвеца до неузнаваемости.

Сделав всё это, он надел себе на голову капюшон, искусно прикрылся им и взял в руки лампу, стал стучать в дверь. Тюремщик, находившийся недалеко в коридоре, услыша этот стук, отворил ему. Когда дверь отворилась, будто струя воздуха затушила лампу, и Калиостро с тюремщиком оказались почти в полном мраке.

— Запирай двери… он заснул… проживёт ещё день-другой! — шепнул Калиостро голосом брата Иннокентия.

Тюремщик запер двери. Калиостро неспешным шагом пошёл по коридору и вошёл в капеллу. Там было два монаха, но они не обратили на него внимания, приняв его за брата Иннокентия. Он вышел из капеллы и через несколько минут без особого труда, без всяких препятствий оказался вне замка Святого Ангела.

Он шёл дальше, и, чем дальше шёл, тем быстрее становились шаги его. Свежий воздух опьянял его, голова кружилась, во всём теле чувствовалась слабость, превозмогал себя и всё шёл, спешил скорее из Рима, на свободу… Теперь надо быть как можно дальше отсюда!..

И вот уже за ним остались последние жилища Вечного города. Он на воле, среди простора. Тут только почувствовал он всю свою усталость, всю боль, с каждой минутой усиливавшуюся в его сердце. Он не мог идти дальше и почти упал на землю.

Невозмутимая тишина стояла кругом. Тёмная ночь глядела на него бесчисленными звёздами. Куда же дальше? Что теперь делать? Но он не мог об этом думать, мысли его путались… Что совершил он? Убийство!.. Но ведь оно было вынуждено обстоятельствами. Сама судьба, ясно им прочитанная, приказывала ему это неизбежное убийство… А вдруг он ошибся? Вдруг спасение его было близко и пришло бы помимо этого преступления… Вдруг то, что он сделал, было совсем не нужно?..

Но что с ним? Как кружится голова, как трудно дышать! Всё темнеет в глазах, а в ушах откуда-то, отовсюду повторяется одно только слово: «Убийца! Убийца!» Невыносимый, отчаянный страх охватил его, такой страх, какого он не испытывал ни разу в жизни. Ему чудится, будто его преследуют, гонятся за ним какие-то страшные призраки…

Он с трудом поднялся на ноги и, собрав последние силы, побежал. Но не успел он пробежать и сотни шагов, как в груди его будто оборвалось что-то. Он слабо вскрикнул, потом захрипел и упал на землю бездыханный.

Немного времени прошло с тех пор, и французские войска заняли Рим. Французы обступили замок Святого Ангела и ворвались в него с целью освободить Калиостро. Предполагалось с большим торжеством вывести из темницы «благодетеля человечества» и устроить в его честь всякие празднества. Не только у каждого офицера, но и у каждого солдата были в памяти исполнившиеся теперь предсказания знаменитого чародея, обращённые им к французскому народу.

Но Калиостро не нашли. Его тюрьма была пуста, и никто не мог сказать победителям, где тот, кого они ищут.

Он не дождался обещанного ему судьбою спасения, совершил тяжкое преступление — и погиб.

Дикая горная местность в окрестностях Небельштейна. Такой же ясный, холодный вечер, какой был в этот самый день десять лет тому назад, когда Захарьев-Овинов спешил к древнему замку на последнее собрание великих учителей розенкрейцеров, где его должны были провозгласить главою братства. Солнце уже зашло, как и тогда, и точно так же быстро сгущаются ночные тени. Горный ветер свищет в лесу, и от его порывов качаются и шуршат друг о друга ветви вековых елей. По заросшей дороге к замку, как и тогда, спешит всадник… И всадник этот тот же — это Захарьев-Овинов.