Всеволод Соловьев: Монах поневоле

Въ послѣдніе годы царствованія Екатерины II однимъ изъ любимѣйшихъ пріютовъ богатой петербургской молодежи былъ трактиръ «Очаковъ». Да и не одну только молодежь манилъ къ себѣ пріютъ этотъ: здѣсь можно было встрѣтить очень часто и людей почтенныхъ и почтеннаго ранга. Многіе были рады вырваться изъ домашней прискучившей обстановки и, словно по мановенію волшебнаго жезла, перенестись на нѣсколько часовъ въ преддверіе Магометова рая. А что трактиръ «Очаковъ» былъ именно «преддверіемъ Магометова рая», въ этомъ нельзя было сомнѣваться. Отворивъ извнѣ ничѣмъ незамѣчательную и даже грязноватую дверь и взобравшись по плохо освѣщенной лѣстницѣ, посѣтитель былъ встрѣчаемъ дюжиной длиннобородыхъ молодцовъ въ яркихъ восточныхъ костюмахъ и съ чалмами на головахъ.

Молодцы эти, хоть и на чистомъ русскомъ языкѣ тверского произношенія, но все-же съ глубочайшими восточными поклонами спѣшили снять съ гостя верхнее платье, распахивали передъ нимъ двери, и онъ вступалъ въ таинственный полусвѣтъ кіоска, озареннаго матовыми, полосатыми фонариками. За кіоскомъ слѣдовалъ цѣлый рядъ тоже болѣе или менѣе «турецкихъ», только уже ярко освѣщенныхъ комнатъ, уставленныхъ низкими и мягкими софами и диванами.

По стѣнамъ, для пущей вѣрности колорита, были намалеваны мечети и минареты, а не то такъ семейныя сцены въ видѣ чалмоноснаго турка, важно сидящаго съ кальяномъ, скрестивъ ноги, пускающаго кольца ярко голубого дыма, и съ прильнувшей къ нему обольстительной турчанкой въ перинообразныхъ шальварахъ и въ крошечныхъ туфелькахъ съ загнутыми носками.

За исключеніемъ раннихъ утреннихъ часовъ «турецкія» комнаты были всегда биткомъ набиты посѣтителями. Тверскіе турки едва поспѣвали исполнять требованія нетерпѣливыхъ и взыскательныхъ гостей, то и дѣло шмыгали по истертымъ коврамъ, разнося кушанья и вина. И чѣмъ позднѣе былъ часъ, тѣмъ «Очаковъ» становился оживленнѣе. Въ дальнихъ комнатахъ раскрывались столы, начиналась модная игра макао и гаммонъ, поднимались иногда крики и ссоры довольно крупныхъ размѣровъ.

А въ потаенномъ, таинственномъ отдѣленіи, куда допускался далеко не всякій, раздавались звуки клавикордъ и арфы, раздавались трели женскихъ голосовъ, и, заслышавъ ихъ, избранники бросали карты и споры и спѣшили изъ «преддверія рая» въ самый «рай», въ общество гурій.

Но кромѣ винъ и картъ, кромѣ таинственныхъ гурій, играющихъ на клавикордахъ и арфѣ, въ «Очаковѣ» была еще одна диковинка и приманка, «настоящій турка, изъ настоящаго Очакова», какъ его рекомендовали тверскіе турки. Этотъ «турка» время отъ времени торжественнымъ и мѣрнымъ шагомъ расхаживалъ по комнатамъ, и когда онъ проходилъ, головы всѣхъ обращались къ нему, почти всѣ глаза слѣдили за нимъ съ любопытствомъ.

Люди солидные и въ особенности провинціалы, наѣзжавшіе въ Петербургъ по дѣламъ и считавшіе необходимостью осмотрѣть на ряду съ Кунсткамерой и Академіей Художествъ и «Очаковъ», относились къ «туркѣ» не совсѣмъ благосклонно, даже отплевывались. Но привычные посѣтители, главнымъ образомъ, молодые военные и штатскіе люди, подзывали «турку», угощали его, заводили съ нимъ бесѣду.

Турка отъ угощенья всегда отказывался, бесѣду-же поддерживалъ охотно: онъ садился на мягкій диванъ, поджималъ подъ себя ноги и начиналъ говорить по турецки. Поднимался хохотъ и кончалось всегда тѣмъ, что и турка, и его собесѣдники установляли между собою выразительный языкъ тѣлодвиженій и всевозможныхъ гримасъ, на которомъ отлично понимали другъ друга.

Въ морозный и вѣтряный зимній вечеръ извощичьи сани подъѣхали къ «Очакову». Изъ нихъ вышелъ высокій мужчина, закутанный въ шубу и вдобавокъ съ длинной муфтой въ рукахъ. Взобравшись по лѣстницѣ и отворивъ дверь въ теплыя сѣни, онъ сбросилъ шубу на руки первому подбѣжавшему къ нему турку и сталъ оправляться передъ трюмо, обставленнымъ очень жидкими и чахлыми, но все-же тропическими растеніями.

Трюмо отразило молодцеватую, красивую фигуру, одѣтую довольно тщательно и богато, но все-же не по послѣдней петербургской модѣ.

Молодой человѣкъ не успѣлъ еще поправить прическу и вытереть тонкимъ надушеннымъ платкомъ свое мокрое отъ снѣгу лицо, какъ къ нему, съ низкими поклонами, подошелъ бородатый тверской турокъ.

— Батюшка, Петръ Григорьевичъ, вы-ли это?! — радостно осклабляясь, заговорилъ турокъ. — А я было и не призналъ… давненько, сударь, къ намъ не жаловали!..