Абрам Каган - Преступление и совесть

— Чем вы взволнованы, уважаемый Степан Иванович? — продолжала она глубоким грудным голосом. — Что сталось с вами, что-нибудь случилось в редакции? Или супруга удрала с приезжим офицером? Не стыдитесь, милый господин, и такое случается в наше время.

Для умного, проницательного Бразуля было совершенно ясно, что с Верой Чеберяк что-то произошло. Но как доискаться правды? Нужно выждать, пока она сама проговорится и выскажет то, что задумала. Пусть ей кажется, что она смеется над ним, издевается, пусть получает удовольствие от своей развязности, пусть ей кажется, что она ловко интригует его. Он на все согласен во имя дела.

— Есть какие-нибудь новости, узнали что-нибудь о Мифле? Я ведь правду говорила, утверждая, что Мифле — убийца домового…

— Как вы сказали, Вера Владимировна — «домового»?

— Для вас это ново? А мы всегда этого байстрюка так называли — домовой!

— Кто это — «мы»?

— Мы — это мы, Степан Иванович…

Теперь Бразуль почувствовал раздражение в ее голосе; в первые моменты встречи женщина казалась куда спокойнее, вдумчивее. Бразуль понял — что-то давит ее, чем-то она встревожена, поэтому он настаивал:

— Я спрашиваю, Вера Владимировна, кто это «мы»?

— Я оговорилась, — тихо сказала она. — Я никогда никого не принимаю в свой круг. Это мы с моими детьми Андрюшу называли «домовой».

— Только с вашими детьми?

— Да, да, да, я и мои дети! — резко повторила она.

— А я думал, вы и Мифле… — произнес Бразуль-Брушковский спокойно.

— Я и Мифле?! — Чеберяк окинула его беглым взглядом. — Ошибаетесь, с Мифле у нас давно уже нет ничего общего.

— А я думал…

— Нечего думать, Степан Иванович. Что вы все путаете? — В ее голосе нарастали нотки раздражения. Но, помолчав, она взяла себя в руки. — Степан Иванович, вы торопитесь?

— А вам хочется, чтобы я ушел?

— Полноте, вы же знаете — муж на службе, а Людочка у соседки.

Бразуль досадливо махнул рукой.

— Выслушайте, Степан Иванович, что я вам скажу. Вот вы ходите ко мне… Сколько времени вы уже ходите ко мне? Несколько месяцев. И Красовский ходил. И еще ходили другие. У всех у вас одна цель: засыпать меня…

— Боже сохрани, «засыпать»! О чем вы говорите, Вера Владимировна?

Увидев, что Вера принялась прихорашиваться перед зеркалом, Бразуль отвернулся.

Стоя перед зеркалом, Вера говорила:

— Можете не отворачиваться, друг мой! Я не смущаюсь, если на меня смотрят.

Еще раз окинув себя внимательным взглядом, Чеберяк подсела к Бразулю.

— Слушайте меня внимательно, вникайте в каждое слово. Все равно в ваших газетах считают, что я повинна в убийстве байстрюка… Вы слышите, что я говорю?

— Слышу.

— Так можете передать вашей общине или тем, с кем вы связаны, что я согласна взять на себя вину в убийстве Ющинского…

— Вы?!

— Да, я. Почему вы удивляетесь? Все равно ведь вы считаете, что я виновна… что это случилось в моей «малине»… Правда же, вы все в этом уверены? Думаете, я не знаю?

Бразуль удивился. Не отвечая, он настороженно ждал дальнейших слов Чеберяк. Она недолго заставила ждать и продолжала:

— Значит, можете передать вашей общине, что я готова, только… — она запнулась, наблюдая за Бразулем, ей не терпелось увидеть, как подействовали на него ее слова.

А Бразуль сидел спокойно, внешне не выказывая никаких признаков заинтересованности. Молча ждал ее дальнейшего признания.

— Степан Иванович, — продолжала Чеберяк, — вы сегодня, удивительно безразличны к моим словам…

— Почему? Я, как всегда, слушаю вас внимательно.

— Да… Так передайте, что это будет им стоить всего лишь сорок тысяч рублей.

— Из какого расчета, Вера Владимировна?

— Очень просто. Когда меня арестуют, общине нужно будет предоставить мне лучших адвокатов, чтобы избавить от полиции и от рук судей и прокуроров. А ведь они будут стремиться осудить меня. Поэтому придется подыскать самых известных адвокатов, чтобы доказать мою невиновность. Понимаете, Степан Иванович?.. Что вы на это скажете?

— Что я скажу на это?.. — Бразуль-Брушковский задумался. — Ваше предложение можно истолковать всяко — например, что вы одумались и хотите поступить как подобает честной женщине, в которой проснулась совесть…

Чеберяк расхохоталась.

— Мне кажется, вы сегодня что-то… господин Бразуль-Брушковский, — сказала она. — До вас не доходит смысл моих слов. Зачем вы мне сказки рассказываете и дурите голову какой-то там совестью? Что за совесть? Об этом может проповедовать священник на амвоне. Это его дело — болтать о честности и совести. Плевать мне на совесть! Нет ее у меня! Есть только интересы любви, денег, желание красиво одеваться и жить легкой, беспечной жизнью. Вот каковы мои интересы. А вы, газетные пачкуны, чепуху несете о правосудии, о правде, совести. Еще с детства я поняла, что сильнее всего в человеке стремление разбогатеть, а для достижения этой цели — все средства хороши. Мой брат Петя говорит, что за один счастливый день в жизни можно разрубить сто туш на мясо. Понимаете, ради одного дня сто туш!