Абрам Каган - Преступление и совесть

В начале июля 1911 года в газете «Русское знамя» появилась статья, очень резкая по своему характеру. Автор статьи требовал от следователя, ведущего дело об убийстве Андрюши Ющинского, повнимательнее прислушаться к голосам русских патриотов. Далее автор негодовал, что министр юстиции не проявляет должного интереса к происходящим событиям, оставаясь в стороне… Личное вмешательство министра юстиции просто необходимо, чтобы заставить следователя и прокуратуру действовать, действовать…

Министру юстиции принесли газеты «Русское знамя» вместе с «Земщиной», «Речью» и другими. Подавая газеты, секретарь обратил внимание министра на статью в «Русском знамени».

Всегда внешне спокойный Иван Григорьевич Щегловитов и сейчас ничем не выдал, что какая-то заметка в газете способна вывести его из душевного равновесия. Прочитав статью, министр машинально пригладил волосы, затем поручил секретарю составить телеграмму на имя прокурора Киевской судебной палаты Чаплинского, в которой просил немедленно сообщить ему о ходе следствия по делу об убийстве Ющинского. Подумав, министр распорядился обозначить в телеграмме, что ответ надлежит адресовать не в Петербург, в Министерство юстиции, а в Черниговскую губернию, в имение министра «Кочеты», куда он уезжает на отдых.

Отдав подполковнику Кулябко распоряжение об аресте приказчика Бейлиса, Чаплинский принял решение лично выехать в «Кочеты» для доклада министру юстиции об осложнениях, возникших в ходе следствия.

Следователь по особо важным делам Фененко категорически отказался принять ту версию преступления, которая только и может быть приемлема в данных условиях. Даже Кулябко вначале не давал согласия на арест «человека с черной бородой», требуя оснований, а следователь никаких оснований не находил. Чаплинский же настаивал на немедленном аресте Бейлиса, пользуясь лишь свидетельскими показаниями. Большая беда будет, если обвиняемый скроется во время следствия…

Прокурор разъяснил подполковнику Кулябко, что в особых случаях можно допустить и более широкое толкование закона. Это тем более простительно, если речь идет о безопасности государя императора: вскоре его величество с августейшей семьей прибудет в Киев, а посему надлежит изолировать наиболее подозрительных лиц…

Тут уж подполковник Кулябко не мог противиться прокурорским доводам. Бдительность и еще раз бдительность! Чрезвычайные полномочия, которыми наделялся подполковник в связи с необходимостью охраны августейшей особы.

— Прекрасно! — произнес Чаплинский; настроение у него поднялось. Он спросил у подполковника, какой дорогой удобнее добраться до имения министра юстиции.

Кулябко хорошо знал, где находятся «Кочеты», ему не раз приходилось по служебным делам бывать в тех местах. Он назвал железнодорожную станцию, от которой до имения «Кочеты» рукой подать…

Вот уже несколько недель, как в доме Бейлиса царило смятение. Да и как могло быть иначе, если на улице Бейлису буквально не давали прохода. Как только он появлялся на Верхне-Юрковской, из открытых окон раздавались испуганные восклицания матерей:

— Петька… Ванька… Тамара, скорее домой!

— Что случилось, мамочка?

— Не видишь, еврей с черной бородой…

У Менделя Бейлиса действительно была черная борода. Когда он слышал возгласы напуганных матерей, он мучительно морщился, оборачивался к детям и следил за ними своими грустными глазами, пока они, как всполошившаяся стайка птичек, разбегались кто куда.

Беда пришла в маленький домик: даже густой орешник, прикрывавший своей листвой тихое жилье, не в состоянии был уберечь его от этой черной тучи страха, нависшей над домом.

Временами Бейлису приходила мысль увезти куда-нибудь жену и детей. Но куда? Кое-кто отговаривал: уедешь — тогда уж конечно скажут, что он, Бейлис, сделал это неспроста, значит, он действительно повинен в убийстве Андрея Ющинского. Находились и такие, что настоятельно советовали Менделю немедленно перебраться вместе с семьей в другой город, например в Одессу, а оттуда, как только будут получены нужные документы и деньги на дорогу, переправиться в Америку. Мендель избавится от навета, да и вся киевская община будет спасена…

«Но ведь в ритуальном убийстве обвиняются не только местные евреи — все российское еврейство в опасности… даже евреи всего мира…» — думал Бейлис.