Абрам Каган - Преступление и совесть

— Почему же вы плачете, Приська? — спросил Короленко.

— Полиция там пытает моего Михайла… Я знаю, они всегда так поступают с честными людьми.

На улице Короленко сказал Ходошеву:

— Приська говорит, что ее Михайло честный человек. Возможно, если б руководитель киевских «союзников» — поп Синкевич не вовлек бы этого заможного мужика в свои сети, он бы… Но не это я хотел сказать. Понимаете ли, коллега, уголовный отдел Киевского окружного суда, который судит теперь Бейлиса, специально подобрал таких присяжных заседателей — самых отсталых, темных крестьян, которые плохо понимают рассматриваемые на суде вопросы. При разборе же других уголовных дел, когда судят воров, убийц, жуликов, присяжные заседатели — интеллигенты: профессора, учителя. А Бейлиса судят простые мужики. Возможно, это честные люди, но они напуганы проклятым ритуалом, от которого отдает средневековьем и кровью… Сидят они, с широко открытыми глазами и навостренными ушами, подхватывая все злые слова, в адрес несчастного человека с черной бородой, на которые не скупятся Виппер, Шмаков и другие монстры.

Короленко и Ходошев быстро шагали по узкой дорожке, которая змеилась по песочным взгорьям. Писатель долго рассказывал о тайной агитации «союзников» и полицейского аппарата накануне процесса. Располагая некоторыми фактами о том, как подбирались присяжные заседатели, он напишет и опубликует в прессе статью. Ему конечно же известно, какой вой подымут правые против него в своих подлых органах, но он к этому уже привык. Чтобы это остановило его — ни в коем случае! Пусть они брешут, а он будет делать свое дело. Нельзя такое замалчивать.

— Видали, как охраняют присяжных от злого глаза? — под конец спросил Короленко.

— Видал, Владимир Галактионович.

В тот же день перед началом дневного заседания Ходошеву пришлось быть свидетелем одного инцидента: Короленко вмешался в спор репортера с полицией. Дело было так: корреспондент не так давно созданного русского кинематографического общества хотел запечатлеть несколько эпизодов процесса. Корреспондент с киноаппаратом на треноге стоял у входной двери в зал суда и просил разрешения пройти. Строгий блюститель порядка, высокий человек с большими закрученными усами, своими огромными руками рванул треногу и толкнул корреспондента в грудь:

— Нельзя, куда лезешь?

Корреспондент, очень ловкий молодой человек, сперва просил по-хорошему, потом рассердился и вновь попытался протолкнуться в зал. Полицейский, однако, не пускал. В конце концов корреспондент потребовал вызвать пристава. А когда пристав явился, спор разгорелся по-настоящему.

— Запрещено! — категорически отрезал пристав и приказал полицейской страже выставить корреспондента.

Но корреспондент был не из тех, от кого можно тихо избавиться. Он отсюда не уйдет, сказал корреспондент, — он должен сделать то, что ему поручено, а потом уж уйти. Это необходимо фирме, в которой он работает.

— Я вас арестую, молодой человек, — кипятился пристав, сверкая злыми глазами.

Именно в этот момент появился Короленко и заступился за корреспондента. Увидев, что в данном случае уговоры бесполезны, Короленко предложил приставу:

— Проведите меня к Болдыреву, я повидаюсь с ним до начала заседания. — А корреспонденту он сделал знак, чтобы тот подождал.

Пристав хорошо запомнил, что председатель суда некоторое время тому назад через него передал Короленко приглашение занять удобное место в зале.

Пристав повел писателя к кабинету Болдырева и сказал:

— Подождите, я сейчас, — а сам вошел в кабинет.

— Ваше высокопревосходительство, — бормотал пристав, — тот кудлатый хочет повидаться с вами…

— Какой такой кудлатый?

— Ну, писатель из Полтавы, который на галерке.

— Ах, Короленко! Где же он?

— За дверью, ваше высокопревосходительство.

— Болван! — закричал Болдырев, быстро расчесал красивую бороду, подошел к двери и шумно раскрыл ее. — Прошу вас, Владимир Галактионович…

Короленко переступил порог.

— Садитесь, пожалуйста, — Болдырев указал на стул.

— Я очень тороплюсь, господин Болдырев. Сейчас я только по одному вопросу — почему не пропускают в зал представителя кинематографа?

— Для чего, Владимир Галактионович?

— Как для чего? Для истории.

Холеною рукою председатель инстинктивно взялся за цепь на груди и с подобострастной улыбкою слегка наклонил голову.

— Если вы просите, Владимир Галактионович…