Дмитрий Бегичев - Семейство Холмских (Часть третья)

Это письмо успокоило нѣсколько мать и сестеръ Елисаветы, хотя конецъ его и не таковъ былъ, какъ-бы онѣ желали.

Между тѣмъ, въ Пріютовѣ вспоминали о Пронскомъ. Внезапный отъѣздъ его казался странною загадкою. Катерина часто обращала разговоръ на этотъ предметъ. Софья молчала, или старалась перемѣнить предметъ разговора, но Холмская и Катерина разсуждали между собою, и не постигали, что все это значитъ. Любовь Пронскаго къ Софьѣ была очевидна; при отъѣздѣ не могъ онъ скрыть горести своей: сердце его не выдержало, и прощаясь онъ почти совсѣмъ проговорился. Знали, что онъ былъ независимъ, и могъ располагать собою. Мачиха, воспитавшая его, жила въ Петербургѣ, и любила его, какъ сына; но она не могла, и даже вѣрно не захотѣла-бы препятствовать соединенію его съ Софьею. Всѣ терялись въ догадкахъ, и не могли придумать, чему все должно было приписать.

Софья чувствовала большую привязанность къ Пронскому; но разсудительность и сила характера помогли ей скрыть свою горесть. Катерина удивлялась ей, нѣсколько разъ упрекала ее, и нешутя сердилась на ея нечувствительность. Но Софья молчала, и не хотѣла выводить сестры изъ заблужденія.

Проживъ въ Пріютовѣ нѣсколько дней послѣ отъѣзда Рамирскихъ, Холмская поѣхала, по обѣщанію, на богомолье. Все приняло прежнее, несносное, скучное еди пообразіе , какъ говорилъ Аглаевъ. Онъ любилъ общество, и пока были гости, привыкъ къ разсѣянію. Пребываніе Княгини Рамирской въ домѣ его, частыя посѣщенія, обѣды въ гостяхъ -- все это, какъ онъ прямо говорилъ, нѣсколько пробудило и оживило его. Теперь снова должно было проводить время такъ-же монотонно, какъ прежде. Катерина преодолѣла страстную любовь свою къ дочери, и была безпрестанно съ мужемъ; но тщетно употребляла она всѣ средства развеселить eгo. Сокровенныя причины задумчивости его были ей неизвѣстны. Онъ получалъ частыя напоминанія объ уплатѣ долговъ, былъ въ самомъ затруднительномъ положеніи, и не зналъ, что предпринять.

Софья видѣла, что ей невозможно было оставить сестры. Катерина часто плакала, и предавалась отчаянію, что всѣ средства къ возстановленію прежней, спокойной и счастливой жизни оставались безуспѣшны. Здоровье ея примѣтнымъ образомъ разстроивалось.

Разсудительная Софья проникла, что какая добудь тайная причина особенно тяготитъ Аглаева; замѣтила, что всякій разъ по полученіи почты онъ становился задумчивѣе и грустнѣе; вспомнила, что пріѣзжалъ Исправникъ, котораго., увидѣвъ издалека, Аглаевъ не допустилъ войдти въ комнату: онъ вышелъ къ нему на встрѣчу, долго ходилъ съ нимъ въ саду, и велѣлъ принесть въ бесѣдку чай, ромъ и трубки. Сообразивъ все это, Софья догадалась, что долги безпокоятъ его, что Аглаевъ точно ведетъ образъ жизни свыше своего состоянія, и, слѣдовательно, что онъ совсѣмъ не такой отличный хозяинъ, какъ думали объ немъ. Послѣ сего рѣшилась она потребовать отъ Аглаева откровеннаго признанія о томъ, въ какомъ положеніи дѣла его, узнать, сколько онъ долженъ, и предложить ему возможное пособіе. Но предметъ сей былъ весьма щекотливый: она знала раздражительное самолюбіе Аглаева, должна была изыскивать время, и дѣйствовать съ большою осторожностію. Предлогомъ къ откровенности были болѣзненные припадки Катерины, при вторичной ея беременности. Однажды она дурно спала, жаловалась на головную боль, и весь день не выходила изъ своей комнаты. Аглаевъ обѣдалъ вдвоемъ съ Софьею.

Послѣ обѣда, Катерина еще не просыпалась, и Софья воспользовалась симъ случаемъ. Издалека завела она разговоръ, что семейство ихъ умножается, что состоянія большаго оставишь дѣтямъ они не могутъ, но должны только дать хорошее воспитаніе, а болѣе всего цѣнить добрую нравственность выше всякаго богатства.

"Дѣти! дѣти! Они не въ утѣшеніе, а въ тягость бѣднымъ людямъ," сказалъ Аглаевъ. "Мнѣ кажется, что съ тѣхъ поръ, какъ родилась Соничка, все пошло у насъ хуже. Она, какъ будто принесла намъ несчастіе своимъ рожденіемъ! "

-- Непріятно мнѣ слышать отъ тебя такой вздоръ -- возразила Софья.-- Ты совсѣмъ иначе говорилъ прежде; ты любилъ Соничку, и ежели сестра замѣтила, что ты иначе думаешь, то я и не удивляюсь ея грусти и унынію, которыя столь вредны въ нынѣшнемъ ея состояніи.

"Я не могу сказать, чтобы не любилъ этого ребенка; но положеніе наше становится часъ отъ часу тягостнѣе. Покамѣстъ у насъ не было дѣтей, я думалъ, что въ двоемъ мы кое-какъ можемъ прожить: теперь совсѣмъ иначе все мнѣ представляется, и, признаюсь, мысль о долгахъ моихъ ужасаетъ меня! "