Максим пообещал снять осаду, если архимандрит отпустит казаков. Он диктовал послание с легким сердцем: надвигались холода, крестьяне, того гляди, поволокутся по деревням, Макарьев монастырь связывал пятнадцатитысячную ватагу. А у князя Долгорукова, по донесениям, великий недобор в полках. Самое время ударить по Арзамасу, покуда все дворяне не собрались.
Пахомий не ответил.
Восьмого октября решили идти на приступ.
Ночь выдалась сухая и холодная. Звездное семя усыпало безлунное небо мелко и густо. По мертво шуршащей, ледяной траве к стенам поволоклись телеги с хворостом и сеном. Из Лыскова сплавили еще десяток пушек, расположили их у огородных и кузнечных келий. Стали стрелять каменными ядрами, надеясь порушить часть стены.
Зря изводили порох — ночь и день.
В ночь на десятое молодые ребята, впервые этой осенью надевшие порты, подобрались к телегам с сеном и зажгли. Крестьянам было жаль добра, но они надеялись, что, как привалы загорятся, остальное свершится само собой. В ночной черноте стену и людей на ней озарило ясно, резко, стреляй на выбор. Крестьян заворожил трагичный и веселый вид пожара… Осипов закричал на них:
— Што-а, так и будете стоять? Паш-шел, пошел!
Вязкая медлительность мужиков все чаще выводила его из себя. Посадские были куда сообразительней. Но они обороняли свои городки, сидели на засечных подступах к ним.
Крестьяне подхватили лестницы, поперли с богом. От искры загорелась кровля башни. Монастырские крестьяне и иноки стреляли неуверенно. Прошел слушок, будто архимандрит Пахомий по-тихому сбежал… Защитники, такие же непривычные, как и нападавшие, неумело сталкивали вниз заготовленные камни, лили, отстраняясь и зажмуриваясь, горячий вар на лестницы. Крестьяне шарахались, редко кто догадывался загородиться мокрой рогожей. И все-таки у запылавшей башни перед рассветом наметился успех.
Как будто снежный отсвет пал на небо. Замлели и угасли звезды. Высветилось под стеной, и оказалось, что не так уж много народу лезло под вар и камни. Большинство укрывалось за огородными кельями, выжидало, а кто решился однажды сунуться под пули, скоро отходил с сознанием исполненного долга. Пущай другие тоже трудятся, а то все я да я… Притекло время заутрени, самый усталый час после бессонной ночи. Теперь ударить бы в слабое место всеми силами.
Осипов объехал стену, собрал людей, расползшихся по монастырской слободке, и повел к башне. Она горела ровной тускнеющей свечой.
С трудом казаки разобрали крестьян, стараясь не подставлять под выстрелы. Давали последние наказы. Крестьяне больше не кричали: «Нечай! Казак!» — готовились к тому ужасному, что было чуждо самому смыслу их страдной жизни.
Прокатывались долгие, похожие на лошадиные, вздохи. Наконец побежали.
В рассветных сумерках на стене возникли блеклые огоньки свечей. Золоченые древки хоругвей и кресты мерцали как бы внутренним, прикопленным светом. Над лугом под стеной, над озером и Волгой грозно и печально разлилось пенье. В глаза бегущим мрачно полыхнул оклад иконы — служка нес перед крестным ходом образ покровителя Макария.
Возглавили крестный ход Пахомий и гостивший в обители архиепископ Симон.
А на пути, у стен, лежали трупы, невидимые ночью, под утро словно всплывшие на свет.
Сколь ни были крестьяне злы на монастырских, но перед трупами знакомцев, крестом и образом Макария они заколебались. Когда архиепископ, о чьем благословении в престольный праздник ты и мечтать не смеешь, простирает над тобой руку и грозно смотрит, кажется, только в твои глаза, а в пламени горящей башни так царственно сияют его одежды и высокая шапка, где взять мгновенной наглости, чтобы взлететь на стену и убивать? Вон у них все — дым ладана и пенье, свечи и образа, стало быть — бог. А за тобою кто? Казак Максимка?
Ни слова не сказал Пахомий людям на стене. Златая и парчовая, поющая и дымно-ладанная голова крестного хода прошла по всей стене и скрылась, оставив хвост: священников, монахов средних чинов. Они взялись за карабины, камни и топоры, а когда крестьяне, сцепив зубы, все-таки полезли на стену, стали убивать их. Башню залили водой, милосердный пар окутал ее и прикрыл людей на стене. На шеи нападавших щедро полился огненный вар. Рассвет набирал силу, привычные к ночному бдению монахи и священники били из карабинов и пищалей наверняка.
Крестьяне откатились от стены с криками, заполошным ропотом, маша руками.
Максим их больше не стыдил и не удерживал. Он уже чувствовал тот спад, когда военачальник не имеет права толкать людей на смерть, ибо она становится бессмысленной. Да и на него подействовал крестный ход на стене, вспомнились собственные скитания по обителям… Он удалился в свой шатер на озере, велел кормить народ.
Читать дальше