Анвер Бикчентаев - Право на бессмертие

— Мил-товарищи, берегите легкие...

За пять минут до общего подъема Соснин разбудил роту, потребовал, чтобы все привели себя в порядок, проверили имущество. Затем он приказал:

— Габдурахманов, ко мне!

Рашит бегом подбежал к старшине.

Соснин медленно вынимал из полевой сумки новый комсомольский билет; Рашит, взволнованный, притих. Парторг, подняв билет, проговорил так, чтобы все слышали:

— Гвардии рядовой Рашит Габдурахманов за один поступок еще в тылу был исключен из комсомола. На фронте он искупил свою вину замечательными подвигами. Начальник политотдела дивизии утвердил решение комсомольского собрания и поручил мне выдать Габдурахманову комсомольский билет...

Рашит трясущимися руками взял дорогую книжечку и взволнованно обратился к боевым товарищам:

— Спасибо за доверие. За гвардейца Габдурахманова будьте спокойны, товарищи, он комсомольскую честь не уронит.

Марш продолжался.

Снова замелькали опаленные и сожженные деревни, то там, то сям торчавшие обугленные березы, черные стволы елей. Но солдаты не обращали уже на них внимания и двигались молча, не отрывая взоров от плеч идущих впереди. В колонне нельзя отставать, отстанешь — не нагонишь. Саша все чаще оступался, теряя остатки сил. В один из таких моментов он удивленно поднял голову, услышав звуки флейты. Неужели ему почудилось? Нет, это на самом деле звучала флейта, ее слышали и другие. Солдаты подтянулись, выпрямились, подровнялись.

— Кто это играет?

— Старшина! — весело воскликнул Рашит.— И здорово выводит.

Соснин играл на своем любимом инструменте чудесную мелодию. Певучие, мягкие звуки унесли думы уставших солдат далеко-далеко. Матросов сравнил незнакомую мелодию с дорогим для него сейчас, но далеким звоном серебряного колокола, который будил их утрами в колонии. Рашит представил себе садик тетки в горах Урала, где каждый вечер заливался соловей. Перчаткин вспомнил тихие домашние вечера, когда семья заслушивалась «Сентиментальным вальсом» Чайковского. Саржибаеву живо представилась степь, на которой паслись огромные стада; в звуках флейты он различал родной голос, голос курая…

Николай Соснин обернулся и счастливо улыбнулся, увидев радость на лицах солдат. Он добился своей цели: солдаты на время забыли усталость, тяжесть похода.

— Рашит, а Рашит!

— Что тебе?

— Ты видел в кино товарища Сталина?

Сегодня впервые за несколько месяцев автоматчикам удалось посмотреть кинокартину. Перед фильмом демонстрировали кинохронику, в которой был снят прием товарищем Сталиным глав союзных миссий.

Рашит приподнялся на локте.

— Ты иногда задаешь странные вопросы, Сашок,— снисходительно промолвил он. — Как же это можно не видеть товарища Сталина, тоже сказал... Ты в своем уме?

Матросов смутился.

— Да я не о том хотел сказать. Тебе ничего не показалось?

— Я тебя не понимаю.

Саша вдруг с жаром произнес:

— А мне показалось, будто он похудел, постарел. Нарочно обратил внимание — голова вся седая, а ведь до войны он не таким был. Утомился, видать, а если подумать как следует, то ведь — ой как тяжело ему, Я всей душой с ним, и сейчас о нем думаю... А если написать ему, чтобы он больше спал, отдыхал, а?

Он вытащил из внутреннего кармана портрет Сталина, вырезанный из фронтовой газеты, любовно прикрепил его на глиняной стене землянки. Знакомое с раннего детства лицо вождя улыбалось. От добрых ласковых черт в блиндаже как будто стало светлее.

Но тут командир отделения Бардыбаев потушил единственную свечку и в темноте строго приказал:

— Кончай разговоры, всем спать...

Над Ломоватым бором опустилась ночь. Саша долго ворочался, хотя все уже давно заснули. Тихо храпел Сергей Гнедков, посвистывая носом, точно вторя ветру, стонал и громко разговаривал во сне Михаил Бардыбаев. Вскоре заснул и Саша, положив голову на руку Рашита, спавшего рядом.

Он проснулся в полночь, когда на его лицо упали лучи ручного фонаря. Ординарец командира роты Ефимчук увидел проснувшегося, спросил:

— Где тут Бардыбаев?

— Вон, крайний.

Ефимчук долго дергал сержанта за ногу.

— Живо, ротный вызывает.

— Тревога? Разведка? В секрет? — быстро выспрашивал сержант, торопливо одеваясь.

— Какая тревога, чудак, лейтенант вызывает, — бросил с усмешкой Ефимчук.

Бардыбаев, пропуская вперед ординарца, отрывисто сказал:

— Пошли.

Матросов решил дождаться возвращения Бардыбаева. Он принес охапку дров, растопил печку. Устроившись поудобнее перед огнем, положив подбородок на ладони, Саша задумался. Так просидел он около получаса. Дверь скрипнула, вошел Бардыбаев. Он молча присел рядом, достал черный шелковый кисет, свернул цыгарку и прикурил от уголька.