Бямбын Ринчен - Заря над степью

Ширчин взял свои любимые часы — подарок сына, посмотрел на светящийся циферблат. Пожалуй, пора вставать, пора начинать трудовой день. В тихую предрассветную пору легче дышится и голова светлее.

Стараясь не разбудить жену, Ширчин неслышно встал, оделся и тихонько вышел из юрты. На лежбище в утренней мгле пятнами темнели овцы и коровы, лежали верблюды, похожие на валуны. К Ширчину подошла собака и, виляя хвостом, ткнулась носом в руку. Ширчин приласкал пса, подошел к юрте и открыл дымник. Цэрэн, оказывается, уже поднялась, она тоже вышла из юрты.

— А я и не слыхала, как ты встал. Что ж ты меня не разбудил? Устала я за эти дни, — как бы извиняясь, говорила она мужу.

— Пожалел будить, ты так сладко спала.

Цэрэн ловко развела в очаге огонь, поставила на него котел со снегом и подала мужу для умывания медный чайник и таз. По стенам юрты от железной печки заплясали красноватые блики огня, бросавшего яркие снопики через отверстия в дверце.

В юрте стало тепло. Ширчнн зажег свечку и с удовольствием уселся на свое хозяйское место. Давно-давно, еще будучи батраком Сонома-дзанги, лелеял он мечту, чтобы сидеть вот так: в северной части юрты, лицом к югу. И вот это время пришло. Теперь он и Цэрэн — хозяева своей жизни, и их дети выросли счастливыми.

Цэрэн заправила маслом чай, помешала его и, сняв вершки, вышла из юрты. Она брызнула утренним чаем в сторону севера — в сторону страны Ленина, указавшего монгольскому народу путь, и в сторону востока — в сторону Улан-Батора, где жил маршал Чойбалсан, вождь партии и народа.

— Видать, хороший денек сегодня будет, — весело сказала Цэрэн, войдя в юрту и подавая мужу чай, остатки вчерашнего мяса, арул, хурут и пахнущее дымком масло.

— Нужно послать масла Ленинме. У нее, наверное, уже кончилось, — сказал Ширчин, похрустывая мороженым маслом. — Старики, бывало, говаривали: чтобы быть здоровым и бодрым, человек должен каждый день съедать не меньше лана масла.

— Посылку дочке я уже приготовила. Адин обещала заехать сегодня. Она хочет навестить свою дочь в школе.

После чая Цэрэн вышла доить коров, а Ширчин занялся телятами. Потом они выпустили ягнят на кошары и на юрты, построенной для молодняка на время окота.

От многоголосого жалобного блеяния зазвенело в ушах. Разыскивая маток, ягнята и козлята бестолково кидались от одной к другой. Но хозяева хорошо знали каждое животное, как может знать их только скотовод. Они помогали сосункам находить своих маток. Помахивая короткими хвостиками, тычась мордочками в вымя, ягнята с жадностью сосала молоко. А Ширчин и Цэрэн очистили кошару и юрту от навоза, подкинули свежей подстилки, прибрали заодно юрту.

Потом Ширчин отвязал своего любимого большого верблюда, удобно уселся и погнал скот на пастбище.

Широко раскинулась холмистая степь! То тут, то там уже чернели проталины. Пожелтевшие стебли жухлой травы, пробиваясь сквозь снежный покров, пламенели на солнце, словно рыжая шкура какого-то гигантского животного. Из-за дальнего холма в лучах утреннего солнца показалось большое стадо джейранов. Куда-то на запад пролетел старый ворон, со свистом рассекая крыльями прохладный воздух. У подножия холма зоркие глаза Ширчина заметили огненную лису. Безмолвная степь жила своей жизнью. Ширчин оставил коров у склона, а верблюдов погнал на другое пастбище. Здесь росли их любимые травы — полынь, овсяница, житняк, ковыль. Он повернул животных против ветра и направился к дому.

Цэрэн с полной корзиной снега за плечами спускалась с увала. Должно быть, кончились запасы льда, который Ширчин привозил с речки. Он упрекнул себя: "Вчера забыл наколоть льда, вот Цэрэн теперь и приходится таскать снег такую даль. Экая досада!"

Цэрэн подошла к юрте и спустила с плеч тяжелую корзину.

— Какой день хороший. Овец я выгнала на северный склон, — сказала она.

Они стали убирать навоз, но, вскоре почувствовав усталость, сели рядышком отдохнуть. Ширчин набил трубку и задымил.

Цэрэн улыбнулась:

— Дряхлеем мы с тобой, Ширчин. Помнишь, как работали у Сонома-дзанги? В молодости нам и в голову не приходило с утра отдыхать. А ведь скоро еще работы прибавится: коз стричь, пух чесать, линьку со скота собирать. А там, глядишь, и стрижка овец. Мы должны собрать всю шерсть, до последнего клочка. Не как прошлой весной — без привычки-то не успели вычесать всех коз и снять линьку. Такое ценное сырье терять — прямой убыток государству, как говорит Самбу. Ведь это к нам, скотоводам, маршал обращается: не допускайте потери ни одного грамма шерсти, пуха.