Владимир Короткевич - Предыстория

— Жду того, что изволите сказать вы.

Опять минута напряженного молчания и поединок глаз, и снова все безрезультатно.

— Итак, Паличка Ян, сын пивовара из Тхоржева.

— Правильно.

— Вы знаете, в чем вы обвиняетесь?

— Нет, не знаю.

— Сейчас узнаете. Вы сегодня были секундантом на дуэли Вара и Рингенау.

— Был, вы здорово осведомлены обо всем.

— А вы знаете, чем кончилось дело?

— Этот сопляк показал себя храбрым парнем и ранил противника.

— Прибавьте, смертельно, — холодно заметил Рабе.

— Нет, это вы серьезно? — искренне удивился Паличка. — Вот случайность. А ведь он мог в два счета всыпать этому младенцу. Вправду сказано, против судьбы не попрешь.

— Почему вы стали секундантом незнакомого человека?

— Видите ли, — извиняющимся тоном разъяснил Паличка, — у меня уж репутация такая, вот недавно я, к великому сожалению, убил некоего Корсакевича. Вот он, очевидно, этим и руководствовался. Что делать, такая уж репутация.

— Так вы не с одними, выходит, немцами дуэлируете.

— А с какой стати мне с ними одними драться. Попросту я всякому, кто меня обидит, уши обрежу, кто бы он ни был. А вы спросите самого Вара о выборе.

— Та-ак. А вы не знаете о его местонахождении теперь?

— Вообще-то, я знаю, где он живет, но смутно, был у него всего один раз. А что, он сбежал разве? Вот чудак, чего ему бояться. Ну, дуэль, ну, подумаешь, важность какая.

— Нет, — подчеркнуто проговорил Рабе, — это я спросил у вас затем, чтобы узнать, знаете ли вы, что он арестован.

Паличка не мог удержаться и повторил про себя: «дурак», посетовав на себя за то, что не отправил Вара силой.

— Послушайте, — доверительно и мягко сказал вдруг Рабе, — вы умный юноша с большим будущим, неплохой журналист. Не доводите дело до очной ставки, ибо все сведения, почерпнутые из этого рода допроса, будут поставлены вам в вину. Сознайтесь сами, и незамедлительно.

— Да в чем же мне сознаваться?

— Сударь мой, вы знаете, что означает убить офицера гвардии. Это строжайше запрещено. А Рингенау офицер, капитан.

«Ага, — заметил Паличка, — он боится очной ставки, наверняка не знает ничего. Мало того, Ян, очевидно, успел удрать. Молодчина». А вслух он сказал:

— Я понимаю, что нельзя. Но если мне, скажем, нельзя вызвать его на дуэль, то и он не должен задираться. А то он задирается, зная, что никто его на дуэль не вызовет. И от этого гвардеец становится трусом. А ежели он трус, то какая от него, спрашивается, защита нашей державы и магистерского трона от врага и разных бунтарей, кующих крамолу. В свите и в гвардии Его Величества должны быть люди отчаянные.

В глазах Рабе что-то потухло, но он тут же справился с желанием закончить этот допрос и сказал:

— А вот Вар говорит, что это у вас было сговором, заранее обсужденным.

— Ну?! Это уже пакость. Не думал я, что он такая свинья и станет клеветать на меня. Он со мной ни о чем не говорил. Да вы посудите сами, с какой бы это радости по этому «сговору», как он говорил, стал бы драться он, а не я. Я хорошо фехтую, а он ведь бумажная крыса, сомневаюсь, чтобы он прежде когда-нибудь держал шпагу в руках. А я не только с ним не сговаривался, но и вообще ни с кем, да и не понимаю этих бандитских замашек. Это такой задор щенячий бросаться на большого пса. Крикуны они… И Бог с ними.

Рабе слушал очень внимательно, но не записывал ничего, и Паличке показалось это странным. Он мельком взглянул на дверь справа от стола Рабе, прикрытую узким ковром, и заметил, как ковер шевельнулся и в ту же секунду раздался неуловимый шорох, будто кто-то перевернул страницу. «Так, — отметил про себя Паличка, — обстановка доверительная, говори, никто не слышит, а там сидит, видно, какая-нибудь бумажная крыса и записывает, ах, подлецы!»

— Хорошо, — глаза у Рабе округлились. — А о союзе вы ничего не слыхали.

— Я хожу в трактир «Ключ» обедать, но не видал там до сих пор ничего предосудительного, иначе давно бы отказал хозяину.

— Ах, вы меня не понимаете! Не в том дело. Со-ю-з, а не ключ. Вы понимаете: der Bund, а не das Bund.

— Извините, ничего не слыхал.

— Быть может, вы тогда слышали об организации «длинных» или «белых» ножей? Тоже нет? А почему мы получили сведения, в которых прямо на вас указывается как на участника или, во всяком случае, соучастника некоторых их дел.

Паличка понимал, что никаких сведений нет, что его берут «на пушку», потому что он и в самом деле нигде не участвовал. Поэтому он искусно разыграл изумление, выпрямился и сказал жестко: «Если бы мне, Ваше сиятельство, попался на глаза распространивший эту гнусную сплетню — я бы ему отрубил уши, изуродовал бы его начисто. Пакость-то какая! Эти шельмы хотели меня оклеветать, но я этого не до-пу-щу. Эти люди достойны наказания властями».