Колин Маккалоу - Битва за Рим

Принесли суп и черствый хлеб; Цезарь-младший заставлял ее есть суп с хлебом, сидя рядом и неустанно уговаривая. Он умолк только тогда, когда миска опустела; после этого, сняв с ложа подушки, он уложил ее, укрыл, нежно убрал волосы со лба.

– Как ты добр, маленький Гай Юлий, – пробормотала она с глазами, заволакиваемыми сном.

– Я такой только с теми, кого люблю, – сказал он и повторил: – Только с теми, кого люблю. С тобой и с мамой, больше ни с кем. – Он нагнулся и поцеловал ее в губы.

Пока она спала – это длилось несколько часов, – он сидел рядом в кресле, наблюдая за ней и не давая сомкнуться своим налившимся свинцом векам. Он не мог оторвать от нее глаз, запоминая каждую секунду; никогда она не будет принадлежать ему так, как сейчас, во сне.

Ее пробуждение рассеяло очарование. Она запаниковала было, но успокоилась, когда он заверил ее, что состояние Гая Мария нисколько не изменилось.

– Ступай прими ванну, – сурово приказал он. – К твоему возвращению я приготовлю мед и хлеб. Гай Марий не знает, рядом ты или нет.

Почувствовав после сна и ванны голод, она съела и хлеб, и мед; Цезарь-младший полулежал в кресле и хмурился, пока она не встала.

– Я отведу тебя обратно, но войти не смогу, – сказал он.

– Конечно, тебе нельзя, ты же теперь фламин Юпитера. Как жаль, что эта должность тебе ненавистна!

– Не тревожься за меня, тетя Юлия, я найду решение.

Она сжала его лицо ладонями и поцеловала:

– Спасибо, Цезарь-младший, ты мне очень помог. Ты умеешь утешить.

– Только тебя, тетя Юлия, одну тебя. Я отдал бы за тебя жизнь. – Он улыбнулся. – Вероятно, не будет большим преувеличением сказать, что я уже сделал это.

Гай Марий умер в предрассветный час, когда проклевывается жизнь, лают собаки и кричат петухи. Это произошло на седьмой день его беспамятства, на тринадцатый день его седьмого консульства.

– Несчастливое число, – сказал великий понтифик Сцевола, ежась и потирая ладони.

Несчастливое для него, но счастливое для Рима, – такая мысль посетила всех.

– Надо устроить торжественные государственные похороны, – сказал Цинна с порога. В этот раз с ним пришли жена Анния и младшая дочь Циннилла, жена фламина Юпитера.

Но Юлия, с сухими глазами, совершенно спокойная, решительно помотала головой:

– Нет, Луций Цинна, никаких государственных похорон. У Гая Мария хватит денег, чтобы самому заплатить за собственные похороны. Рим не в том положении, чтобы спорить из-за финансов. Никаких торжеств, только семья. Это значит, что известие о кончине Гая Мария не должно просочиться из этого дома до завершения похорон. – Ее лицо исказила гримаса. – Есть способ избавиться от этих его ужасных рабов? – взмолилась она.

– Об этом позаботились уже шесть дней назад, – ответил Цинна, краснея от неумения скрыть смущение. – Квинт Серторий расплатился с ними на Марсовом поле и приказал покинуть Рим.

– Да, конечно, я и забыла! – всплеснула руками вдова. – Как добр Квинт Серторий, что решает наши проблемы! – Никто не мог догадаться, с иронией это говорится или нет. Она покосилась на Цезаря, своего брата. – Ты принес от весталок завещание Гая Мария, Гай Юлий?

– Оно у меня, – подтвердил он.

– Надо его прочесть. Прочтешь, Квинт Муций? – обратилась она к Сцеволе.

Завещание оказалось кратким и совсем свежим: похоже, Марий составил его, пока стоял со своей армией южнее Яникула. Основная часть его владений отходила Марию-младшему; Юлии оставался дозволенный максимум. Десятая часть передавалась приемному племяннику Марку Марию Гратидиану, – иначе говоря, тот разом превращался в очень богатого человека, ибо состояние Гая Мария было колоссальным. Цезарю-младшему Марий оставил своего раба-германца Бургунда в награду за то, что мальчик не пожалел своего детского времени, помогая старику снова научиться пользоваться левой стороной тела.

«Почему ты так поступил, Гай Марий? – мысленно недоумевал мальчик. – Не по той причине, которую привел! Не для прекращения ли моей карьеры в случае, если я смогу избавиться от тягот жречества? Не велено ли ему убить меня, если я начну государственную карьеру, коей ты не желаешь? Что ж, старик, еще два дня – и от тебя останется только пепел. Но я не сделаю того, чего требует осторожность, я не убью гиганта-кимвра. Он любил тебя так же, как некогда любил тебя я. Смерть – плохая награда за любовь, не важно, смерть это тела или смерть духа. Поэтому я не трону Бургунда, а сделаю так, чтобы он полюбил меня ».