Колин Маккалоу - Битва за Рим

– Есть, однако, способ, отцы, внесенные в списки, заставить Луция Цинну поддержать меры, которые потрудился принять наш старший консул, – продолжил Катул Цезарь. – Я предлагаю Гнею Октавию и Луцию Цинне принести торжественную клятву, которая их свяжет. Пусть поклянутся отстаивать нашу нынешнюю систему правления, как она установлена Луцием Суллой.

– Согласен, – сказал великий понтифик Сцевола.

– И я согласен, – поддержал принцепс сената Флакк.

– Я тоже, – прозвучал голос Антония Оратора.

– И я согласен, – произнес вслед за ним цензор Луций Цезарь.

– Согласен, – присоединился цензор Красс.

– Я тоже, – сказал Квинт Анкарий.

– Я тоже, – ответствовал Публий Сервилий Ватия.

– И я согласен, – повернувшись к Сцеволе, сказал Луций Корнелий Сулла. – Великий понтифик, ты приведешь новоизбранных консулов к присяге?

– Да.

– Я дам эту клятву, – громко произнес Цинна, – если увижу, что решение поддерживается абсолютным большинством сенаторов.

– Давайте голосовать, – мгновенно отозвался Сулла. – Тех, кто за принятие клятвы, прошу встать справа от меня. Тех, кто против, – слева.

Лишь несколько сенаторов встали слева от Суллы. Но первым среди них был Квинт Серторий. Его мускулистая фигура казалась воплощением гнева.

– Сенаторы ясно выразили свое мнение, – вынес заключение Сулла. Страшное выражение исчезло с его лица. – Квинт Муций, ты великий понтифик. Как должна проходить церемония?

– По закону, – немедля ответил Сцевола. – Все сенаторы должны отправиться со мной в храм Юпитера Всеблагого Всесильного, где фламин Юпитера вместе со мной принесет жертву великому богу. Жертвенным животным будет двухлетняя овца.

– Как удобно! – громко произнес Серторий. – Могу поклясться, что, когда мы окажемся на вершине Капитолия, жрецы и животные будут уже поджидать нас там!

Сцевола продолжал, пропустив эти слова мимо ушей.

– После жертвоприношения я попрошу Луция Домиция, сына почившего великого понтифика, поскольку он является независимой стороной, провести гадания по печени жертвенной овцы. Если предзнаменования окажутся благоприятными, я поведу сенаторов в храм Семона Санка, бога нерушимых клятв и верности. Там, под открытым небом, как и положено в подобном случае, новоизбранные консулы поклянутся отстаивать leges Corneliae.

Сулла поднялся со своего курульного кресла:

– Да будет так, великий понтифик.

Предзнаменования были благоприятными. Более того, по дороге к храму Семона Санка вся сенаторская процессия увидела высоко в небе орла.

Но Цинна не собирался отстаивать законы Суллы и связывать себя клятвой. Он знал, как сделать клятву недействительной. Когда сенаторы плелись вверх, к храму Юпитера, возвышающемуся на вершине Капитолия, он потихоньку пристроился к Квинту Серторию и попросил его раздобыть ему камень определенного вида. Пока сенаторы следовали от одного храма к другому, Серторий незаметно бросил камень в складки тоги Цинны – так, чтобы Цинна мог легко добраться до него левой рукой. Это был небольшой камень, гладкий, овальной формы.

С раннего детства Цинна, как и всякий римский мальчишка, знал, чтобы дать клятву – одну из тех удивительно заманчивых клятв, столь любимых детьми, – нужно встать под открытым небом. Клятву дружбы и вражды, ярости и бесстрашия, смелости и обмана. Свидетелями клятвы должны быть боги на небесах. Если боги не видели тебя, клятва не была настоящей. Как и все его друзья детства, Цинна относился к ритуалу со всей серьезностью. Но однажды он познакомился с пареньком, сыном всадника Секста Перквитиния, который нарушал все свои клятвы: он воспитывался в семье, не пользовавшейся уважением. Они были примерно одного возраста. Правда, сын Секста Перквитиния не водился с сыновьями сенаторов. Познакомились они случайно, он-то и научил Цинну давать ложные клятвы.

– Всего-то и нужно, – сказал ему сын Секста Перквитиния, – ухватиться за кости Матери-Земли. А для этого, когда клянешься, ты должен держать в руке камень. Тогда ты вверяешь себя богам загробного мира, потому что загробный мир стоит на костях Матери-Земли. Камень, Луций Корнелий! Камень – это и есть кость!

Таким образом, когда Луций Корнелий Цинна клялся отстаивать законы Суллы, он крепко сжимал свой камень в ладони левой руки. Закончив, он быстро нагнулся к полу храма. Храм не имел крыши, поэтому был замусорен листьями, мелкими камнями, хворостом. Цинна изобразил, будто поднял с пола свой камень.