Иван Арсентьев - Буян

«Отменно гениальны столпы наши — политики господа Трепов, Булыгин со компания… — скривился едко вице-губернатор. Вынул из кармана платок, плюнул в него брезгливо и, спрятав обратно, закончил: — Гениальны своей вредной глупостью и полнейшей ненужностью».

Дав столь нелестную характеристику «столпам», Кондоиди оглянулся влево, вправо — поговорить от души было не с кем — и снова стал рассуждать сам с собой.

«Подумать только, что делают! Вместо того чтобы устроить интеллигентской пакости варфоломеевскую ночь, выжечь каленым железом смуту, как делал это государев августейший прадед, они, трусы в придворных ливреях, толкают империю к гибели! Подбили его величество издать «Манифест о неустроениях и смуте!» Либеральничают. Доведут до того, что погубят опору России — дворянство, потопят цвет русской нации в крови восстаний. Холопов на шею посадят! И так земля уже стонет от их зверств и грабежей. Ну, ничего, погодите! Дай бог заключить мир с макаками. Вернутся войска из Маньчжурии — поговорим не так!»

Кондоиди расстегнул воротник мундира, мокрый от пота, шлепнул по холке коня, мотавшего головой. Приблизился жандармский ротмистр Блошицын, сказал:

— Даст бог, ночью дождик перепадет.

«Болван!» — ругнулся про себя Кондоиди. Поглядел вокруг на выгоревшие поля, невольно пришло на ум поверье: «Если просо в петров день с ложку, то и урожай будет на ложку…»

Тоскливо стало. «Зачем эти поля? Бунтующие мужики? Зачем эта пустая возня с социалистами, террористами и прочей нечистью? Эх!..» — вздохнул он сокрушенно, но гордость государственного человека, нужного России в тяжкую пору, принудила его изменить направление вильнувших было в сторону мыслей.

«Бунтовщики, стремящиеся к своим целям, не считаются ни с чем, жизнью даже жертвуют во имя немыслимых химер. Тем тверже нам следует держаться».

Он подозвал Блошицына, приказал:

— По прибытии в Царевщину распорядитесь, ротмистр, не мешкая собрать сход всех крестьян. Я желаю говорить с ними до того, как вы начнете дознание.

— Ваше превосходительство, позвольте вам посоветовать не делать этого, — возразил почтительно Блошицын.

— Не делать чего? — переспросил Кондоиди.

— Общего схода. По достоверным сведениям, в селе действует революционный союз. Могут найтись подстрекатели…

— Гм… А где их нет? — поморщился вице-губернатор.

— К сожалению, это так, ваше превосходительство. Поэтому я не могу поручиться, что они не вздумают именно на сходе начать «упразднять власти», как внушают им агитаторы.

Своим проникновением «в глубь жизни» жандарм неприятно задел Кондоиди. «Уж не считает ли этот нахал, что он, вице-губернатор, трусит? За это следует щелкнуть по носу. Знай, сверчок, свой шесток!» И Кондоиди спросил язвительно:

— Не кажется ли вам, ротмистр, что следует позаботиться об усиленной охране церкви?

— Так точно, ваше превосходительство! — вскинул Блошицын руку к козырьку с поспешностью человека, ничего не понявшего, но исполненного служебного рвения и желания угодить старшему. Кондоиди снова поморщился, затем выражение его одутловатого лица изменилось, стало высокомерно-покровительственным.

— Вы обращали когда-либо внимание, как действует на людей церковный набат?

— Не приходилось, ваше превосходительство!

— Зря… — Кондоиди помолчал, затем, решив все же снизойти до беседы с жандармом, заговорил доверительней, мягче: — Просто уму непостижимо, до какой степени набат взвинчивает нервы! Особенно в деревнях. Самый спокойный человек не в силах усидеть на месте. Тревожный звон заставляет человека бежать неведомо куда, искать других людей, вмешиваться в их скопища. В такой момент достаточно возгласа, крика, и толпу охватывает поголовное безумие. И тогда ей ничего не стоит убить человека, бросить в огонь, разметать все, что ни попадется под руку. Поэтому я считаю необходимым в первую очередь охранять колокольни.

— Будет исполнено, ваше превосходительство! Если позволите, у меня есть одно предложение…

— Прошу.

— Дело, которым предстоит нам заняться, утратило, мне кажется, свою первоначальную остроту. Не так ли?

— Допустим…

— Страсти перекипели, мужики теперь забились по углам и ждут неминуемого наказания. Думается, если это ожидание наказания у мужиков усилить так, чтоб они трепетали, получится… особый психический эффект, — поднял ротмистр вверх палец. — Полное подавление воли. А с парализованной страхом толпой можно делать что угодно.