Анатолий Мариенгоф: Екатерина

Вот несколько строк из следующего произведения его пера:

«…A теперь и тот приставленный к нему для услуги лакей Маслов занемог, а он сам теперь так болен, што не думай, штоб он дожил до вечера и почти совсем уже в безпамятстве о чем уже и вся команда здешняя знает и молит Бога, чтоб он скорей с наших рук убрался…» .

А больной-то и выжил.

Перед тем, как удавить Петра, гвардейцы схватили вышедшего из дворца камердинера и, посадив его в повозку, вывезли из Ропши.

А некоего Брессана, пожалованного из камердинеров в действительные бригадиры, не вывезли, и он один против всех кинулся защищать своего «барина».

Похоже на то, что только камердинеры иногда сохраняют верность бывшим императорам.

Удавив Петра, Орлов сел писать к Екатерине очередное письмо, которое мы уже с полным правом можем назвать творчеством литературным:

«Матушка, милосердная Государыня! Как мне изъяснить, описать что случилось! Не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть; но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка — его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя! Но, Государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором, не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня, хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил, прогневали тебя и погубили души на век».

Алексей Орлов в сентябре, в коронационные дни, получил орден Александра Невского и 800 душ и крупную сумму денег; кроме того, вместе с братьями Григорием и Федором, — село Оболенское в Серпуховском уезде с 2929 душами.

Князь Федор Барятинский был пожалован в камер-юнкеры и двадцатью четырьмя тысячами рублей.

Потемкину — «в Куньевской волости — 400 душ».

Сообщение французского посланника барона Брейгель:

«Императрица получила известие об этом ужасном исполнении в полдень. Это было время показаться при дворе. Она собрала потом интимный совет из тех, которые могли узнать о конце ее мужа, и решали сообщить ли в тот же день в сенат о смерти Петра III. Большинство было за то, чтобы скрыть это еще сутки от сената и народа. После этого решения царица показалась, как всегда, вечером при дворе. На другой день, назначенный для объявления о смерти императора, Екатерина сделала вид, что узнала это вместе с публикою, плакала, не выходила и показывала свое горе. Я знал все ужасные причины, требовавшие этой трагической сцены, но я не знаю, прав ли я, она мне так отвратительна, как и событие, вызвавшее ее».

Своему прежнему возлюбленному графу Станиславу Понятовскому Екатерина, не скупясь на подробности, следующим образом описала смерть Петра:

«Его охватил приступ геморроидальных колик вместе с приливами крови к мозгу; он был два дня в этом состоянии, за которыми последовала страшная слабость, и, несмотря на усиленную помощь докторов, он испустил дух, потребовав лютеранского священника. Я опасалась, не отравили ли его офицеры. Я велела его вскрыть; но вполне удостоверено, что не нашли ни малейшего следа; он имел совершенно здоровый желудок, но умер он от воспаления в кишках и апоплексического удара. Его сердце было необычайно мало и совсем сморщено».

Сообразительная Екатерина, перед тем как показать народу мертвого Петра, приказала одеть его в голштинский мундир.

Шею удавленного обмотали широким шарфом, а на пальцы, вывернутые в суставах, натянули белые грязные перчатки с крагами.

<���Конец 1930-x>