Анатолий Мариенгоф - Екатерина

— Вот, сударыни, — обернулся он к дамским персонам, — вот истинные герои! Смотрите на них, осыпайте их цветами. Государь, имеющий вокруг себя друзей со столь рыцарскими сердцами, может почитаться счастливейшим из смертных.

Воронцов, Трубецкой и Шувалов, рыдая, бросились лобызать руку, указывающую на них.

— С Богом, друзья мои! Скачите, не теряя ни минуты!

И царедворцы, не теряя ни минуты, захватив лучших императорских лошадей, поскакали в придворной карете в Петербург приносить присягу Екатерине II.

Первую весть из столицы привез поручик Преображенской бомбардирской роты, приехавший в Петергоф с фейерверком.

В девятом часу утра он слышал в своем полку большой шум и видел, как многие солдаты бегали с обнаженными тесаками, провозглашая Екатерину Алексеевну царствующей императрицей.

— Вы слышали это своими ушами, сударь?

— Своими ушами, ваше величество, но я не обратил внимания, так как торопился с фейерверком.

После этого известия лейб-хирургу пришлось немедленно дать императору успокоительного стального порошка.

— Чего в печь стали? — крикнул на матросов поручик бомбардирской роты. — Выгружайте, дьяволы, фейерверк! Выгружайте фейерверк!

Екатерина, умевшая угождать людям, позаботилась о прекрасном зрелище для своего супруга-именинника.

Петр замахнулся испанской тростью:

— Убирайтесь вы, сударь, в преисподню со своим фейерверком!

Миних, бывший в свите, сказал:

— Надо разослать гусар и ординарцев по дорогам, чтоб разведку делали.

Шефы ингерманландцев и астраханцев приказали адъютанту скакать в Петербург к полкам с объявлением «в самой скорости выступить им в Раниенбаум».

Тайный секретарь Волков стал диктовать четырем писцам именные указы к гвардии и народу. Петр, не глядя, подписывал их на поручне канального шлюза.

Отправили полковника в Кронштадт за тремя тысячами солдат, а вслед за полковником отправили туда же генерала, чтоб «удержать» за государем «эту крепость».

Прусский посланник посоветовал императору бежать в Нарву к войскам.

А толстая Воронцова еще дальше:

— Прямо в Голштинию, в вотчину свою, к Фридерику, другу нашему, под покров.

— Нет, господа, не в Нарву и не в Голштинию, а в Петербург, — присоветовал Миних, этот старый тигр, старая змея, старая лисица и старый осел.

— Куда? — переспросил Петр.

— Поверьте, государь, если вы явитесь храбро и неожиданно перед гвардией и народом, вы склоните их на свою сторону. Так поступал Петр Великий, ваш дед.

Лейб-медик дал императору принять второй успокоительный порошок.

Проглотив его, Петр сказал:

— Я решил, друзья мои, защищаться здесь до последней капли своей крови и до последнего человека.

И, послав в Ораниенбаум за голштинцами, побежал к римскому фонтану, бьющему из плоской вазы, чтобы намочить платок.

Повязал им лоб.

А через минуту содрал повязку и бросил прочь.

Вдруг стали подкашиваться ноги.

Кликнул:

— Романовна, где же ты ходишь!

И оперся на ее жирную руку.

И сказал жалобно:

— Я очень хочу кушать.

Принесли бутербродов, какого-то мяса и несколько бутылок вина; поставили на деревянную скамью. Тем же жалобным голосом спросил:

— А где же все наши друзья?

— Верно, гуляют по аллеям или еще где, — сказала Воронцова, не глядя в глаза.

Посланные к Екатерине и в разведку, и к полкам не возвращались, а дамские персоны укрылись в нагорном дворце, боясь не столько оказаться посреди баталии, сколько оказать внимание императору, чьи дела были плохи.

Глотая мясо большими неразжеванными кусками, сказал:

— Она будет дурой, если не смирится… Черт с ней, не больно жаль! Пусть на себя пеняет, коли проткнут шпагами.

— Уж верно проткнут, — заключила Воронцова, не глядя в глаза.

Ел и пил с жадностью, но руки дрожали не от того.

В восемь часов вечера генерал фон-Левен привел из Ораниенбаума белоштанных голштинцев.

Пехоту разместили близ моря на террасе в обширном зверинце, занимавшем до шести квадратных верст.

Кавалерия рассыпалась вдоль парка.

Были даже пушки, но без снарядов.

— Ваши порошки, сударь, имеют прекрасное действие, — сказал император лейб-медику, — если они не вредны для здоровья, я готов проглотить еще один.

И, проглотив третий, принял решение не давать боя в Петергофе.

Наконец около десяти часов вечера прибыло известие от генерала, посланного в Кронштадт: крепость сохраняла верность.

Император стал прыгать и бить в ладоши.