Джудит Керр - Как Бог съел что-то не то

Улицы пустовали: в это время дня все были на работе. Пока автобус тащился по Истон-роуд, Анна заметила, что воронки от бомб стали зарастать сорняками. Теперь казалось, будто они были здесь всегда. В целом город выглядел исполосованным шрамами, но это не производило ужасающего впечатления – как будто он привык к бомбежкам.

На Бедфорд-террас почти половина домов пустовали или стояли заколоченными. Но гостиница «Континенталь», казалось, избежала серьезных разрушений: там даже починили некоторые окна.

Анна нашла папу в его комнате (мама еще не вернулась с работы): он печатал на своей разваливающейся машинке.

– Ты не осталась за городом? – воскликнул папа. – Почему?

Но Анна вернулась, и с этим ничего нельзя было поделать. И папа на самом деле Анне очень обрадовался – как и мама, вернувшаяся домой через два часа. Никто из них не удивился возвращению Анны. «Конечно, – подумала Анна. – Уж кто-кто, а они прекрасно знают Розенбергов!»

В гостинице осталось еще меньше людей. Дама из Германии, рассказала мама, после той тяжелой ночи в подвале так и не перестала плакать, и в конце концов доктор отправил ее в благотворительную лечебницу за городом. Там за ней будут присматривать, пока ее нервная система не придет в норму. Портье тоже уехал – к своему брату в городок Лестер. И большая часть сотрудников гостиницы и гостей тоже уехали. А те, что остались, выглядели бледными и изнуренными – хотя мама и папа убеждали Анну, что благодаря ухудшению погоды им часто удается спать в своих постелях.

Ужин прошел почти в семейной обстановке. Дрозд произнес речь, в которой приветствовал возвратившуюся Анну.

– Хотя вы есть глупенькая девочка, – добавил он. – Как это не остаться в прекрасной природе, среди овечек и зеленая травка?

– Должна заметить, господин Дрозд, – вмешалась фрау Грубер, которая, как и другие, не могла выговорить имя этого джентльмена, – ваш английский день ото дня становится все хуже.

Сигнал воздушной тревоги зазвучал только после наступления темноты, и мама презрительно махнула рукой:

– Сегодня не прилетят. Слишком облачно.

– Откуда такая уверенность? – спросил папа.

Но остальные отнеслись к маме как к эксперту и решили, что можно не спускаться на ночь в подвал.

Анну поселили в комнате на первом этаже, по соседству с мамой. (Нет никакой необходимости жить под самой крышей, когда в гостинице пустует так много комнат, заверила ее фрау Грубер.) Анна беспокоилась, не будут ли ее ночью мучить страхи. Но отдых за городом пошел ей на пользу, и несколько отдаленных разрывов, прервавших сон, Анну особенно не встревожили. И даже следующая ночь, которую пришлось провести в подвале, не показалась непереносимой.

Анна пришла на секретарские курсы и обнаружила, что там царит атмосфера обновления и целеустремленности. Мадам Лерош, похудевшая и воодушевленная более, чем когда-либо, снова взяла руководство в свои руки, и ее непонятный бельгийский акцент звучал теперь то в одном, то в другом классе. Снова появилась бумага для пишущих машинок – кто-то где-то обнаружил подходящую бумагу английского производства. Курсы посещали даже несколько новых студенток.

О воздушных налетах больше не разговаривали. Они стали частью ежедневной рутины, ничего интересного. Зато все говорили о работе. С тех пор как Лондон стали бомбить, возник спрос на секретарей, владеющих скорописью. И мадам Лерош вывесила список вакансий на доске объявлений.

– Как вы думаете, я сумею быстро найти работу? – спросила Анна.

К ее радости, в ответ она услышала что-то похожее на «через несколько недель», а потом – «но нужно практиковаться». Навыки скорописи вернулись к Анне действительно очень быстро. И как-то утром, десять дней спустя после своего возвращения, она с гордостью сказала маме:

– Сегодня я буду звонить из школы по поводу работы. Если меня пригласят на собеседование, я вернусь домой позже, чем всегда.

Анна чувствовала себя такой важной, когда объявляла о своих планах! И после первого урока она с копией списка вакансий и горстью двухпенсовых монеток отправилась к школьному телефону-автомату.

Самые лучшие вакансии были в Военном ведомстве. Одну знакомую девушку туда взяли на зарплату в три фунта стерлингов и десять шиллингов в неделю. А она довольно посредственно владела только французским языком. Сколько же будут платить Анне, с ее блестящим французским и блестящим немецким? И действительно: когда она позвонила и рассказала о том, что умеет, ей ответили с большим энтузиазмом.