Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы - Повесть о Я. М. Свердлове

«Всем уездным исполкомам. ВЦИК предлагает выслать в школу агитаторов при ВЦИК по одному товарищу от каждого комитета бедноты для прохождения шестинедельного курса. Общежитие, полное содержание обеспечено, нужно только несколько фунтов хлеба. Адрес: Москва, Малая Дмитровка, 6. Председатель ВЦИК Свердлов».

— Кто же будет преподавать в этой школе?

— А вот посмотри список.

«Труд и капитал и история классовой борьбы» — Ленин.

«Аграрный вопрос» — Ярославский.

«Продовольствие» — Цюрупа, Свидерский.

«Организация Советской власти» — Владимирский.

«Строительство Советов» — Петровский.

«Национальный вопрос» — Сталин.

«Советы и народное просвещение» — Луначарский.

— А ты сам что будешь вести?

— Прочту лекцию о государстве.

Лицо Свердлова стало серьёзным.

— На юге — белогвардейщина, на Дальнем Востоке — японцы. Англичане, американцы — на севере, а тут ещё на Волге неспокойно. Живого места на теле России нет. Но мы устоим...

Уже занялся рассвет, блеснули за окном первые утренние лучи. А они всё говорили. И подумалось Загорскому: нарисовать бы его сейчас — с горящими, как угли в ночи, глазами, подвижным лицом, на котором каждая чёрточка, каждая линия вырисовывается ясно и открыто, не таясь от человеческого взора.

Из Петрограда приехал Ростовцев — его направили на работу в ВЧК. Яков Михайлович встретился с ним в Кремле.

— Катюша тоже приехала?

— В Питере она, Яков Михайлович... Горюн подался в Самару. А я повоевал немного. А знаешь, кто воевал со мной? Старшего сына Потапыча помнишь?

— Эсера, что ль?

— Да какой он эсер! Наш он, наш... Захватили мы пушку немецкую, напрочь испорченную. Так он её всё-таки к делу приспособил и сам стрелял из неё.

— А Иван Викулов?

— Младший сын Потапыча подался в Сибирь, сказал, не ищите.

— Григорий, ты не ответил мне.

— Лёг Иван, Яков Михайлович. Шальная пуля скосила.

Свердлов вспомнил, как пришли они поздним вечером семнадцатого года в гости к дворнику Никодиму, как рыдал Иван. И вот...

— Никодиму рассказал? — спросил Свердлов.

— Письмо написал, в деревню уехал дворник, побоялся, что земли ему не достанется.

Иван... Смерть в первых боях Красной Армии. Стало быть, знал, за что, за какие высокие идеалы умирал...

...Уже месяц, как Григорий по вызову Дзержинского в ВЧК. Нельзя сказать, что всё ему здесь нравится. Вокруг левого эсера Александровича, заместителя Дзержинского, вьются подозрительные люди. Своё впечатление Григорий высказал председателю ВЧК.

— Это уже не секрет, товарищ Ростовцев. Антанта им ни денег, ни оружия не жалеет. А насчёт Александровича... Да, в последнее время я чувствую, что где-то рядом словно взведён курок пистолета.

На курсах агитаторов Яков Михайлович встретил петроградского знакомого — Горюна, приехавшего учиться из Самарской губернии.

— Тут потруднее будет, Яков Михайлович, чем тогда в солдатских казармах. Левые эсеры не скрывают своей злобы против Ленина. Ох, нелегко будет с ними!

— Ничего, товарищ Горюн, легко нам ещё никогда не было.

Спокойствие Свердлова показалось Марии Спиридоновой подозрительным — она не ожидала, что председатель ВЦИК согласится на её предложение доверить охрану Большого театра в дни работы Пятого съезда Советов левым эсерам.

— Что ж, если вы настаиваете, — сказал Свердлов, — пожалуйста, а то ведь скажете, что большевики опять затевают что-то невероятное...

Несколько позже Спиридонова шепнула члену ЦК партии левых эсеров Борису Камкову:

— Или он ничего не знает, или знает всё.

— Скоро всё прояснится, мы заговорим с ним на другом языке, — сквозь зубы прошипел Камков.

Свердлов окинул взглядом зал Большого театра, посмотрел на дипломатическую ложу — в ней сидел германский посол граф фон Мирбах.

Ещё до приезда Мирбаха в Москву Ленин обратился к Чичерину: «Нельзя ли „подготовить“ к приезду Мирбаха такое толкование нашей Конституции, что послы вручают свои верительные грамоты Председателю ЦИК?»

То было в апреле восемнадцатого. Только что ратифицирован Брестский договор, и Бонч-Бруевич принёс Владимиру Ильичу напечатанный на двух языках текст договора в роскошном переплёте.

— Хороший переплёт, отпечатано красиво, — сказал Ленин, — но не пройдёт и шести месяцев, как от этой красивой бумажки не останется и следа. Не было более непрочного и нереального мира, чем этот. Немцы стоят у последней ступеньки своего военного могущества, и им суждено пережить величайшие испытания. Для нас этот мир сослужит огромную службу: мы сумеем укрепиться в это время. Отошлите эту нарядную книжечку товарищу Чичерину...