Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы - Повесть о Я. М. Свердлове

Повесть о Я. М. Свердлове

По утрам Яков просыпался мгновенно. Словно совсем рядом чиркали спичкой и зажигался огонёк. Пробуждение всегда для него было связано с яркой вспышкой света. И с радостью. Так повелось сызмальства, когда дети Свердловых спали на толстых матрацах в комнатушке, которая служила и кухней, и детской. Мать и отец поднимались очень рано: их «спальня» размещалась прямо в мастерской. Отец чуть свет уже что-то пилил, постукивал, как дятел, молоточком о металл. Мать неслышно приносила воду и дрова, растапливала голландку, и вскоре по полу, где спали дети, разливалось тепло. Может быть, присутствие матери, лёгкие прикосновения её платья создавали такое необыкновенное ощущение счастья? Ему уже чудился обрывистый берег Волги, широко разлившиеся воды, зеленеющие луга, волнами льющиеся солнечные лучи. Откуда мать знала, что Яков не спит, — остаётся загадкой. Наклонясь к нему низко-низко, она шептала прямо в нос:

— Живём? Жи-и-вём! Не притворяйся, я вижу.

Этот материнский нежный шёпот и дыхание, её шершавые от стирки ладони, пахнущие берёзовыми дровами...

Зиновий спал беспокойно, нервно, метался по полу, толкался. Веня вскрикивал во сне. Яков же словно проваливался в бездну всего на одно короткое мгновение, за которым сразу же — свет. И тепло. И солнце. И берег Волги. И свежесть воды.

Живём? Жи-и-вём!

В сущности, что такое каждый новый день? Подарок судьбы. Целый день впереди — ведь это вечность. Его можно прожить скучно, вяло, сонно, без свежего воздуха, без движения, в спёртой от табака комнате, ничего не увидев и ничего не узнав, пропустив возможность совершить добро. А можно прожить этот новый день жадно, растянуть его до бесконечности, не упустить ни малейшего случая принести радость. Тем, кто рядом с тобой. И тем, кто далеко. Если каждый день, даже каждый час жить так, как будто они у тебя единственные и неповторимые, и спешить, спешить делать добро всем, кому тяжко, невыносимо, кто задыхается от нужды и горя, — разве не в этом предназначение истинного революционера? Нет счастливее такой судьбы. Может быть, поэтому Яков и просыпался каждое утро с ощущением бодрости и надежды.

Как-то сплелись воедино детские годы с недетскими делами, уже довольно серьёзными. Чаще других всплывал в памяти Якова Старо-Солдатский переулок, узкий и грязный, двухэтажный домик, где жил Володя Лубоцкий. Якову нравились его карие, умные глаза, густые, зачёсанные назад волосы. Ах, как здорово рисовал Володька! Нижегородский художник Карелин, увидев однажды рисунки Лубоцкого, взялся бесплатно давать ему уроки живописи.

Когда Владимир и Яков вместе, нельзя услышать «я» — только «мы»... Здесь, на чердаке дома Лубоцких, они произнесли торжественную клятву друг другу, что будут верными в борьбе против тирании и несправедливости, против богатых, в защиту бедных. Они клялись для этого не щадить своей жизни.

Тут были и мальчишечья горячность, и совсем немальчишечья серьёзность, и убеждённость в своей правоте, и готовность исполнить клятву немедленно.

Слово «революция» пришло на широкую Волгу, к обрывистым её берегам, в старинный русский город Нижний Новгород, как свежий ветер в знойную погоду. Слова «революция», «рабочий класс», «марксизм» стали то и дело повторять в семье нижегородского гравёра Михаила Израилевича Свердлова.

Нет, самого Михаила Израилевича политика не интересовала. Он знал одно: для того, чтобы кое-как прокормить, одеть, обуть семью да ещё на «чёрный» день отложить самую небольшую сумму, надо работать. В их роду все были мастеровыми. Далёкий прадед, мещанин из Полоцка, был, вероятно, искусным сверловщиком. От белорусского слова «свердло» произошла их фамилия. Отец научил Михаила своему хотя и не очень прибыльному, а всё-таки настоящему делу: в Саратове у Свердловых была маленькая мастерская по изготовлению штемпелей. Богатыми она их сделать не могла, но худо-бедно прожить можно, были бы только заказы. Но где их взять? Когда Михаил женился, в тесной мастерской Свердловых стало ещё теснее. Кто-то из друзей посоветовал: