Борис Шелепов - Их было трое

— Надсоном?! Нет! — резко ответил Коста. Встал, расправил рубашку под тугим тонким поясом. — Я за поэзию борьбы — если мои стихи вообще можно назвать поэзией… Вспомни-ка Некрасова: «О город, город роковой!..»

Андукапар опять вздохнул.

— Если уж ты, Коста, без стихов жить не можешь, пиши что-нибудь веселое из петербургской жизни и посылай в Ставрополь. Авось, напечатают, деньги пришлют.

Коста схватил со стола свежий номер газеты.

— Не будем спорить. Почитай вслух петербургские «веселые» новости.

В разделе «Политика» Андукапар начал читать заметку под заголовком «Действия правительства».

«Высочайше повелено: ссыльнокаторжные и ссыльно-поселенцы, виновные в различных новых преступлениях, подвергаются установленному для них законом наказанию плетьми в присутствии врача или должностных лиц судебного ведомства в полиции…»

— Какой гуманизм! Не правда ли? — перебил Коста. — Пороть плетьми можно только в присутствии врача, а если нет такового, то достаточно и околоточного. «Высочайше повелено…» Сам император заботится о ссыльных. А в скором времени будут введены удобные никелированные кандалы, изготовленные в Америке. Да здравствует цивилизация!.. Давай дальше, земляк.

Андукапар читал одну новость за другой. Министерство финансов рассматривает проект налога на спички… Чума в калмыцких степях… Блестящий научный опыт: доктор Тоннер голодал 40 дней. Самоубийство актрис…

— Об актрисах читай все, Андукапар!

— Пожалуйста: «Актрисы, сообщает некто Оппенгейм, обыкновенно лишают себя жизни вследствие крайней нужды, болезни, страха, умопомешательства. Так, актриса Ильма Мольнар приняла яд в последней сцене «Адриенны Лекуврер» Скриба и умерла на глазах публики, которая пришла в восторг от естественного изображения смерти».

— Довольно, хватит!

Коста смотрел на море огней за окном.

— Подумать только: «Публика пришла в восторг…» Боже мой! Ты знаешь, друг, кто пишет?

— Тут нет подписи… — развел руками Андукапар.

— Тот же самый негодяй — «властитель дум современности», которого наглость застраховала от каких-либо потрясений…

— Ты, Коста, очень близко принимаешь все к сердцу. Из тебя бы никогда не получился хирург.

— Верно. Так же, как и солдат-рубака.

— Еще есть новости.

— Какие?

— В Эрмитажном театре — симфоническая фантазия Чайковского «Ромео и Джульетта».

Лицо Хетагурова прояснилось.

— Да? Какие контрасты! Самодержавный Петербург кандального звона и Петербург Пушкина и Чайковского. Этот Петербург — моя вторая родина, авдан [11] Авдан (осет.) — колыбель. заветных дум…

Давно уже настала ночь, но друзья забыли о сне.

Коста мечтательно говорил:

— Помню всполох в станице Баталпашинской. Помню человека, который созывал казаков строиться с оружием. Сам он не был вооружен — он бил в набат. Иногда вижу себя в такой роли. Только не колокол будет поднимать тревогу, а проникновенные звуки фандыра… Одному тебе говорю о мечте своей, друг мой.

Почти до самого рассвета разговаривали они. Сначала гость откладывал недоброе сообщение, с которым пришел к Коста. Заключалось оно в том, что администрация Баталпашинского отдела Кубанской области растратила горские штрафные суммы и по таковой причине К. Л. Хетагурову прекращалась выплата стипендии. Официального уведомления канцелярия академии еще не получила, оно было где-то в пути. А узнал Андукапар обо всем из письма дяди, который жил в Лабе. Позже Андукапар решил и вовсе молчать, чтобы не портить прекрасной ночи мечты о будущем.

В просторном особняке инженера Владимира Львовича Ранцова царило торжественное настроение: старшая дочь, Глафира Владимировна, к рождеству должна повенчаться с лейтенантом береговой службы Всеволодом Рихардовичем Клюгенау. Младшая — тоже на выданье, но с ней родители не спешили: красавица Ольга легко могла составить себе блестящую партию. Ее руки добивались многие именитые молодые люди, но все получали отказ, после чего уж не появлялись в доме Ранцовых. Ходил слушок, что Ольга награждала их такими странными эпитетами и прозвищами, что никто из них не решался больше попадаться ей на глаза.

В пятницу, придя на обед к Ранцовым, Хетагуров с удивлением увидел там юнкера Кубатиева в обществе какого-то толстого низкорослого блондина с большими бриллиантовыми запонками. Как сюда попал Тамур Кубатиев, Коста не мог понять. Поздоровались холодно. Вмешательство мичмана прояснило все.