Борис Шелепов - Их было трое

— Почему? — искренне удивилась Оля.

— В вас можно найти идеал любви. Но потом… потом в вашу юную, чистую, как горный родник, жизнь незримо прокрадется людская оскверняющая ложь. А как страшно — разувериться в своем идеале! Представьте себе дикаря, который годами молился на маленького идола, считая его божеством, и вдруг набрел однажды на мастерскую, где куколки делаются из древесной коры… Впрочем, не совсем удачное сравнение. Ведь я говорю не о молчаливом идоле, а о человеке, об идеале любимой женщины.

Ольга невесело рассмеялась.

— Далеко же вы смотрите, Константин Леванович…

— Очень прошу вас: зовите меня тоже просто Коста, по-осетински.

— Вы далеко смотрите, — повторила Ольга. — Еще не полюбили, а переживаете весь ужас разочарования. Странно!

— Простите меня, Ольга. Мне хотелось сказать другое: вы выделяетесь из своей среды. Но удастся ли вам остаться такой, не раствориться в атмосфере светской лжи?

— Не знаю, Коста, — задумчиво сказала девушка. — Я сама ненавижу всех этих титов титычей, бывающих у нас. Сколько среди них негодяев, одетых по последней моде и говорящих о высоких материях! Они чужды мне. Я часами спасаюсь в библиотеке от их общества… Только не говорите о том, что во мне можно найти какой-то идеал. Я сама себя еще не нашла.

— Вы просто не знаете себя! — невольно воскликнул Коста.

— Не подражайте льстивым лгунам с аккуратными проборами… Расскажите лучше о себе.

— Я расскажу, Оля, о своей родине.

…Далеко, в верховьях Алагирского ущелья, у самых ледников Главного Кавказского хребта, там, где соединяются две горные реки — Заки-Дон и Ля-Дон, стоит аул Нар. Здесь родился Коста, здесь прошли его детские годы, впервые запечатлелись в его сердце картины народной нищеты.

Но не убогим, а сурово неприступным вставал сейчас перед глазами Коста родной аул.

— Сакли осетин, словно гнезда ласточек, прилепились в складках утеса. Бушующий поток на каменном дне ущелья с высоты кажется серебряной нитью. Из глубокой теснины до самых облаков поднимаются мшистые стены скал… Часто убегал я от злой мачехи Кузьмиде и забирался на кручу, откуда хорошо была видна часть Осетии: ее селения, быстрые реки, стада овец на склонах гор, маленькие квадраты кукурузных полей.

Ольга слушала с интересом.

— Однажды летом я ушел далеко от аула, поднялся к самым ледникам и впервые увидел джук-тура.

— А кто это?

— Дикий баран. Он гордо стоял у самого обрыва скалы, чуть склонив круторогую голову и глядя в туманную даль. Там, в вышине, было морозно, джук-тур заиндевел и в багровых лучах солнца горел, как жемчуг. Неповторимая картина! Часто вижу ее перед собой: весь Кавказ стелется цветистым ковром у ног, дымят вдали сакли горцев, благоухают цветущие яблони в садах. И на все это смотрит с поднебесной выси гордый, задумчивый джук-тур… Когда-нибудь я напишу об этом в стихах…

— Воображаю, как красив Кавказ с такой головокружительной высоты!

— Да, с высоты… Но если спуститься вниз, в селение, войти в первую саклю, то увидишь оборванных детей, вдову с бледным и печальным лицом, еще хранящим черты былой красоты. Над очагом висит черный котел. Что варит в нем бедная мать сирот? Она задумала обмануть малышей. Устанут они ждать ужина и уснут под стоны ветра в ущелье, а вдова долго будет сидеть у потухающего очага, над которым варились камни. Вот моя Осетия, та, что ношу в душе своей…

Не видел Хетагуров затуманившихся слезами глаз девушки, продолжал рассказ.

…Мать Коста, Мария Гавриловна, умерла вскоре после его рождения. Отец, Леван Елизбарович, честный человек, праведник, женился на грубой и черствой женщине Кузьмиде Сухиевой, которая невзлюбила маленького Коста, запрещала ему даже такое «баловство», как рисование углем на камнях. Мальчик находил убежище в горах или у кормилицы Чендзе, своей второй матери, ласковой женщины с добрыми руками. Она познакомила маленького Коста с Осетией, краем суровой красоты.

Многое узнал Коста и от отца, который не был безучастным к судьбам своего народа. Весной 1870 года Леван Хетагуров переселился на Западный Кавказ, в верховья Кубани, к горам Карачая, и основал там селение Лаба, названное впоследствии Георгиевско-Осетинским.

Оттуда и уехал Коста вместе с другими своими земляками в Ставропольскую губернскую гимназию.

В гимназии учитель рисования, бывший воспитанник Академии художеств, В. И. Смирнов обратил внимание на рисунки Хетагурова и послал их на Всероссийскую выставку художественных работ учащихся средних школ. В юношеские годы Коста написал первую картину «Знамя с горным орлом» и портрет отца. Смирнов был восхищен работами. Перед Хетагуровым открылась дорога в Петербург, в Академию художеств — за него ходатайствовал директор гимназии.