Борис Поюровский - Былое без дум

Борис Поюровский, Александр Ширвиндт

БЫЛОЕ БЕЗ ДУМ

Попытка диалога

БОРИС ПОЮРОВСКИЙ

Хочется объяснить читателю, как будет строиться эта книга. Каждый из нас расскажет о том, что он помнит. Таким образом, в книге возникают два автора. При этом вовсе не обязательно совпадение точек зрения. Постараемся вспомнить только о том, чему сами были свидетелями, ибо всю сознательную жизнь прожили рядом, у нас много общих друзей (недруги, кстати, у нас тоже общие).

АЛЕКСАНДР ШИРВИНДТ

Я с тревогой принял вызов Бориса Михайловича - в дружеском тандеме перелистать страницы нашей биографии, так как вдвоем легче ухватить ускользающую мысль и честно и откровенно (больше откровенно, чем честно) пожаловаться эфемерному читателю на прожитую жизнь.

БОРИС ПОЮРОВСКИЙ

Главный смысл этого сбивчивого диалога состоит в том, чтобы наконец выяснить, что это за явление - Александр Анатольевич Ширвиндт. Именно поэтому, следуя лучшим традициям, начинаем с его автобиографии.

АВТОБИОГРАФИЯ

Меня всегда удивляло, почему биографии и автобиографии пишутся от рождения и дальше, а не наоборот. Ведь очевидно, что человек ярче и доскональнее может обрисовать именно сегодняшнюю свою незамысловатую жизнь, а уж потом, постепенно, вместе с затухающей памятью, опускаться в глубь своего житейского срока.

Итак.

Ширвиндт Александр Анатольевич. Ему в 1994 году должно по идее исполниться шестьдесят лет. В этом году (1993-м) впервые понял значение выражения "слаб в коленках" - оказывается, это когда они, во-первых, болят, во-вторых, плохо сгибаются и, в-третьих, стали слабыми. Обращался к двум знакомым светилам по коленкам - оба дали диаметрально противоположные рекомендации, и решил донашивать коленки в таком виде, как есть, ибо новые коленки мне не по карману.

В этом же, 1993 году исполнится пятьдесят девять лет - на свои годы не выгляжу, выгляжу моложе, потому что седею снизу. На голове же довольно много волос, почти не тронутых серебром (красиво! образно!). Этому феномену обязан Леониду Осиповичу Утесову - обладателю (если кто помнит) в свои восемьдесят лет вполне густой шевелюры с относительной сединой. "Шура! Никогда не мой голову!" Эту заповедь нашего веселого ребе я осуществляю и проповедую друзьям. Голову мою только по большим революционным праздникам, а с уменьшением их количества, согласно новому мышлению, стал мыть ее по праздникам религиозным, причем суть вероисповедания для мытья головы значения не имеет. Голова при таком режиме не должна быть грязной, она не должна испытывать на себе (по заветам Утесова) постоянного надругательства мылом, а так - делай с ней, что хочешь и сколько хочешь. Остальное тело можно мыть часто и даже с мылом. Этого покойный Ледя мне впрямую не говорил, но и не отговаривал ходить регулярно в баню.

В 1993 году исполнилось ровно двадцать три года (1993-1970), как я работаю в Московском академическом театре сатиры. Дата хоть и очень "круглая", но никто, по-моему, отмечать ее не собирается.

Чего я только не сыграл в Театре сатиры. Не сыграл Остапа Бендера, хотя все прогрессивное театральное человечество до сих пор считает, что сыграть его я должен был обязательно. Даже Леонид Иович Гайдай, который перепробовал на роль Остапа Бендера половину мужского насе-ления России, признался мне недавно в поезде "Красная стрела", что жалеет о несостоявшемся нашем романе, а Марк Анатольевич Захаров снимал Андрея Александровича Миронова в роли Остапа с моей личной трубкой в зубах и с моим тусклым блеском в глазах, как признавался мне Андрей.

Не сыграл я сначала Ставрогина, а потом Верховенского-старшего в "Бесах" Достоевского, к которым пару раз с гандикапом в несколько лет подступался Валентин Николаевич Плучек.

Не сыграл я Кречинского, зыбкую мечту моей актерской судьбы, хотя вроде бы годился для этого, и, как с возмущением рассказывал мне покойный Владимир Владимирович Кенигсон, сыгравший Кречинского в Малом театре, на репетициях спектакля Леонид Хейфец призывал его: "Ничего не делайте, играйте Ширвиндта". Проще было бы взять на эту роль первоисточник. Была попытка воссоздать Кречинского на сцене Театра сатиры. Семижильный Михаил Козаков сам написал инсценировку - помесь Сухово-Кобылина и Колкера под названием "Игра". Этот спектакль мы целиком сыграли в репетиционном зале, но волею судеб, - а судьбами в театре вершат эмоции, амбиции и опасность успеха пришлых художников, - на сцену мы так и не вышли, к большому горю моему и лично Спартака Мишулина, интересно репетировавшего Расплюева.