Борис Шелепов - Их было трое

Ахметка молчал. Он чувствовал, что о буржуях Костя вроде правду говорит, а вот с аллахом не знал, как быть — чуть не с самых пеленок учили его поклонению всевышнему…

Александровский проспект они пересекли молча. На углу Лорис-Меликовской, возле похожего на мечеть магазина стояла круглая, облепленная афишами будка. Костя прочитал вслух: «Японский факир Коноэ. Только три дня! Мировая слава! Усыпляет желающих из публики и выведывает их семейные тайны. Глотает ножи, шпаги и живых лягушек. Заключительный номер остается в тайне. Плата за вход — куриными яйцами».

— Пойдем, а? — спросил Костя. — Попросим у Знауркиного дедушки несколько яиц…

— Не даст он яиц.

— Да ведь можно «попросить», когда около яиц никого не будет близко — ни курицы, ни дедушки…

— Ха! Клянусь, мы посмотрим театр! — ответил Ахметка, повеселев.

У осетинского кладбища, где, по словам Знаура, жил его двоюродный дед, ребята попытались расспросить у прохожих о Дзиаппа, но никто ничего не знал. Они были около большого кирпичного дома, когда послышался скрежет железной калитки, и на улицу вышел сухой крючковатый старик. Он был одет в дорогую, но уже не новую офицерскую черкеску серого тонкого сукна.

— Скажите, дедушка, где живет дедушка, которого зовут Дзиаппа? — учтиво спросил Костя.

— А зачем он тебе? — старик сузил глаза, вытянув розовую морщинистую шею.

— Мы друзья его внука.

— Друзья… Ты урышаг?

— Да, русский, — ответил Костя.

— Гм. А этот, ободранный, — ингуш? Не так ли?

Костя и Ахметка смущенно молчали.

— То-то же, «друзья»…

Как бы вспомнив о чем-то очень важном, старик поднял вверх полусогнутый указательный палец, многозначительно крякнул и скрылся за дверью калитки. Через минуту он вернулся.

— Для чего вам нужен Дзиаппа? — спросил он, подходя к ребятам и как-то странно глядя на них.

— Мы хотели переночевать, пока придет Знаур, — ответил Костя.

— Знаур?.. Гм. Переночевать… О, аллах всемогущий! Каких гостей ты послал мне…

Тихим, крадущимся шагом старик приблизился к друзьям и, вскинув руку с нагайкой, которую он прятал за спиной, коршуном набросился на них.

— Вот тебе, проклятый ингуш! Так! Так! Так! Еще! Еще!.. Вот тебе, русский поросенок, получай! Р-раз…

Удары градом посыпались на ребят. Сначала, опешив, они лишь заслонялись руками, а потом пустились наутек. Дзиаппа не по-стариковски резво погнался за непрошеными гостями, норовя еще раз пройтись плеткой по спине Ахметки.

Очнувшись, наконец, далеко от кладбища, ребята приостановились и перевели дух.

— Понял теперь, голова садовая? — поучительно сказал Костя. — Слышал, как он твоего аллаха вспоминал? Тоже в кирпичном доме живет, как и твой Рахимбей. Паук, контра…

— Старый собака… По самому уху зацепил… Куда пойдем теперь, Костя?.. Где будем искать теперь «меду», скажи?

— Пойдем в парк, под лодку. Я там спал в прошлом году. Хорошо, тепло на сухих листьях. Идем! Сам потом спасибо скажешь.

Осень двадцатого года во Владикавказе многим напоминала канун гражданской войны. Как и в те тревожные дни, по городу ходили зловещие слухи, совершались грабежи и убийства. В горах появлялись мелкие банды и одиночные абреки, пользующиеся славой неуловимых.

По Военно-Грузинской дороге можно было ездить лишь большими вооруженными группами, да и то только днем.

Вся оставшаяся после деникинской оккупации нечисть — переодетые белые офицеры, полицейские, тюремщики, попы, спекулянты, конокрады, фальшивомонетчики, торговцы кокаином, просто уголовники без определенной специальности, — это пестрое, шумливое население закопошилось, подняло голову, всем своим безобразным и наглым видом говоря: «Нет никакой власти, кроме нас. Мы — власть».

Многие завсегдатаи кафе-шантанов самоуверенно утверждали: «За нашей спиной — железный барон. Только он развернется — конец большевикам…» Даже на главном, Александровском проспекте, в ресторанах и третьеразрядных кабаках черносотенцы и обыкновенные хулиганы открыто пели царский гимн и воровские песни. Кое-где в поздний час произносились тосты за «возрождение» России, за самоопределение горцев, за здоровье Ллойд-Джорджа и его военного министра Уинстона Черчилля, за главу американской миссии в Крыму адмирала Мак-Келли.

…В городском парке играл частный духовой оркестр Арнольда Бухгольца. Мазурка Шопена танцевала по осенним аллеям, заглушая шум Терека.

Острый запах шашлыка привел Костю и Ахметку к павильону ресторана «Лондон». Они уселись на старой перевернутой лодке, лежащей недалеко от кухни.