Борис Шелепов - Их было трое

Габо прервал речь, настороженно прислушался. Ночную тишину нарушало только курлыканье какой-то лесной птицы и далекий шум бурного Уруха.

— Лучший мой друг Сергей, известный в горах по прозвищу Кира [35] Кира — так называли горцы С. М. Кирова. …

— А где он теперь?

— На войне. Война продолжается. На западе — с поляками, а в Крыму объявился черный барон и воздвиг там плетень из ядовитых змей. На Кубани его люди подняли восстание, вооружились… Ты ничего об этом не знаешь, Знаур?

— Слышал, что война продолжается, дед Умар Гапбоев говорил.

— Так вот. Кира многим открыл глаза на правду. Теперь-то мы знаем, кто наши друзья, а кто враги. Когда князья и офицеры разжигали войну осетин с ингушами, чтобы потом раздавить нас, я покупал пять быков для примирительного кувда [36] Кувд (осет.) — пир. , на который мы пригласили ингушей. Деньги на быков получил из рук самого Кира. Хорошие были быки, немецкой породы. Тогда мы точно разгадали план врагов. Теперь тоже нужно разгадать тайну этого иностранца. Если он против большевиков, значит, у него черная душа.

— Покойный дядюшка Саладдин называл большевиков красными абреками. Почему, дада?

— Аллах покарал старого Саладдина за его гнусные слова. Новая власть дает людям землю и бога не обижает. Сергей Кира говорил мусульманам: «Мусульмане! Будьте мюридами [37] Мюрид — беспредельно преданный друг, фанатик-единоверец. С. М. Киров употреблял это слово, вкладывая в него новый смысл: «Мюриды Советской власти». Советской власти, поднимайтесь на священную войну с кровопийцами-алдарами» [38] Алдары — помещики-феодалы в Осетии (Тагаурии). .

— Мне и Костя рассказывал, что Советская власть горой стоит за бедных и сирот.

— О! Правда, правда, мальчик. Теперь слушай. Надо добыть из земли тот, пустой ящик, принести его сюда и спрятать в нашей бричке.

— Зачем, дада? Он ведь пустой?

— После скажу. Иди скорей, только осторожней. У очага найдешь маленькую солдатскую лопату.

— Иду, дада.

— Не побоишься в такую темень? Возьми мой кинжал. Вот он. На нем хорошая молитва написана…

Габо прижал голову мальчика к груди и прошептал:

— Ступай. Да хранит тебя всевышний!

— А вот и город, — показал Костя на дымившую трубу электростанции. — Скоро будем обедать в гостях у Знауркиного дедушки. Он, понимаешь, богатый и сразу индюка зарежет, а может быть, медом угостит…

Костя запустил руку в торбу для овса, приспособленную вместо сумки, хотел было достать последний кусок чурека, да раздумал: лучше оставить напоследок.

Ахметка как будто читал мысли приятеля.

— Ха! Ты думаешь, он нас ждет, Знауркин дед?

— Придем и скажем, что мы друзья Знаура, объясним, что к чему: Знаур задержался у матери в лесу и тоже скоро будет здесь.

Ахметка прищелкнул языком, вздохнул.

— Этот старый шайтан узнает, что я ингуш, и задаст тебе и мне… «меду»… Клянусь.

— Э! — отмахнулся Костя. — Когда мой отец приезжал на побывку из Одиннадцатой армии, он говорил, что все люди одинаковые — русские, осетины, ингуши, все братья… Вот пожалуйста: Знауркина мать осетинка. Так? Она нам с тобой последний чурек на дорогу отдала. А мы не осетины.

— Она хорошая потому что, — уточнил Ахметка. — Мой дядя, красный командир Абдулла, говорил, что князья хотят войны ингушей с осетинами.

Ахметка о чем-то задумался, шел молча, а потом, как бы продолжая разговор, заметил:

— А все-таки наш ингушский аллах лучше всех, потому что он помогает смелым джигитам в бою. Клянусь.

— Это тебе который дядя сказал?

— Двоюродный дядя, Рахимбей. Очень старый, почетный человек.

— Он тоже красный?

— Клянусь — нет. — Ахметка покрутил головой. — У Рахимбея было две отары овец, два кирпичных дома в Назрани. Четыре жены. Потом, понимаешь, он совсем куда-то сбежал.

— Вот видишь! — обрадовался Костя. — Богатый, потому и хвалит своего аллаха. Буржуй. Испугался Советской власти и убежал, проклятый жадный пес.

— Зачем моего дядю ругаешь? — вспыхнул Ахметка. — Что он тебе сделал, скажи?!

Нахмурив свои черные, почти сросшиеся у переносья брови, тихо сказал по-ингушски, чтобы не понял Костя:

— Лгун…

— Это все мироеды, — продолжал яростно Костя, — хвалят своего бога: «Аллах всемогущий…», а сами, гады, пьют бедняцкую кровь. А ты понять должен, дурья голова: если задумал ехать на войну за красных, значит, должен быть очень злой на всю мировую буржуазию…