Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга I

Гош задумчиво глядел на царского казначея. «Почти то же самое я говорил парону Саргису. Но кажется, вазир ошибается относительно Тамар!»

— Так вот, ныне настаивают мои друзья и сторонники (а их много в Тбилиси), чтобы я, царский сановник и ратный человек в прошлом, пока меня не сместили, как это уже проделали с вазирами Хубасаром и Афридоном, взял бы в свои руки дело народа, дабы пресечь самоуправство державное. Нельзя, чтобы цари одни со своими вазирами и дидебулами решали все вопросы, не выслушав голос народный. И надумали мы требования предъявить царице Тамар.

— Требования? А какие же это? — с удивлением спросил Гош.

— Мы требуем, чтобы рядом с царским дворцом возвели бы карави [84] Карави — буквально: «временное здание», в данном случае — парламент (груз.) . для народных представителей, и пусть заседающие в нем правомочны были жаловать и лишать почестей, налагать опалу и миловать всех знатных и незнатных людей в царстве. И мы желаем, чтобы все решения, на карави принимаемые, приводились в исполнение после доклада о них царице Тамар. И надеемся, что князь Саргис благожелательно воззрит на наши предложения, — осторожно добавил кипчак.

Гош заволновался: «Кипчак хочет заручиться содействием войска. Пустая мечта!»

— Значит, вы попросту хотите, чтобы законы и указы только от вас бы исходили?! О чем мечтаете, опомнитесь! Да разве князья и отцы церкви допустят худородных к власти? А вся сила сейчас у них… Недавно лишь взял ишхан Саргис в свои руки войско царское, и разве поведет против отрядов княжеских?! И думать об этом не следует… Нет, патроно Арслан, я вижу — сил достаточных вы не собрали, раздавят вас дидебулы! Сами погибнете, а народу не поможете… в выигрыше останутся опять-таки князья!

«Не сумел убедить монаха!» — с горечью подумал вазир; осторожно произнес:

— Попытаться все же надо, может быть, царицы и согласятся… А ты, отче Мхитар, не взыщи за беспокойство! И да останется это дело в тайне…

Гош со вздохом поднялся с места:

— Разумеется, патроне Арслан. Прощайте!

Уже пропели вторые петухи, а жаркие споры после ухода Мхитара Гоша не утихали.

— Не вызовет войска Исани, я уверен, не захочет молодая царица пролить народную кровь! — говорил Манвел.

— Но без оружия мы все-таки не придем, патроно Арслан! — предупредил Опизари.

— Конечно, мы не бараны, не дадим зарезать себя без боя ищейкам Чиабера! — поддержал пылкий Челидзе.

Степенный Хачерес-суконщик был иного мнения, но промолчал. Снова взял слово прославленный златокузнец:

— Патроно Арслан, я замечаю — мало ремесленников принимает участие в наших собраниях, а бедный люд и подавно отсутствует! То не дело — с одними купцами не одолеть нам мтаваров… Видишь, и Занкан не пришел сегодня, больным сказался.

— Золотые слова твои, почтенный Бека! Надо с братствами ремесленников тесную дружбу держать, — воскликнул Манвел.

Хутлу-Арслан кивнул в знак согласия:

— Поручаю это дело тебе, Манвел, и тебе, мой Бека. Деньги завтра выдам из казначейства, по ремесленным братствам раздайте. Пусть оружие закупают! А выступим мы в день Святой пятидесятницы.

Давно покоился в могиле Саварсалидзе, и остался Исани без глаз и ушей. Соглядатаи вазира Чиабера предпочитали пьянствовать по духанам и брать взятки на базарах. Иначе разве застал бы врасплох городской мятеж вельможную знать, еще не разъехавшуюся по домам после коронации и удачной смены царских сановников?

Состав участников движения Хутлу-Арслана был пестр. Но преобладали купцы и зажиточные ремесленники, на которых всей тяжестью ложились законные и незаконные поборы. К ним примкнули служилые люди, жаждущие повышения, и притесняемое могущественными соседями мелкое дворянство. Городской бедноты было мало, как ни старались привлечь ее пламенными речами Папуна Челидзе, Опизари и другие вожаки. Но оружие, что тайком раздавалось в темных углах торговых рядов, все-таки бедняки брали.

Большое кладбище Сагодебели (что означает «Место плача») располагалось на равнине, в десяти стадиях от царского дворца, и было окружено невысокой каменной оградой, с воротами в сторону Исанской дороги. В день Пятидесятницы тихое место упокоения мертвых имело вид военного лагеря. С раннего утра большими группами стали стекаться по призыву «Маленького льва» [85] Перевод на русский язык имени Хутлу-Арслана. По-грузински — Патара-Ломи. вооруженные горожане. У входа на кладбище стояли часовые, по дороге сновали всадники, непрерывно по мосту через Куру тянулись арбы с хлебом и питьевой водой в бочках. Среди могил были разбиты шатры, построены шалаши для укрытия от палящего солнца. В больших котлах варилось мясо, и уже бойко торговали палатки с разной снедью, а прибывшие духанщики цедили из бурдюков вино.