Франтишек Кубка - Избранное

На том берегу лениво желтело на солнышке большое селение с мечетями и минаретами. Выстрелами в воздух и громкими криками янычары стали подзывать паромщика.

Пока по изумрудной глади неслышно шел паром, янычары подставляли ладони, требуя бакшиш. Немного поторговавшись, Корлат отсчитал им пиастры — половину запрошенного.

Раскаленные улочки селения полнились оборванными детьми, орущими ослами и арбузами — снаружи темно-зелеными, как дунайские воды, внутри кроваво-красными. Путникам встретились первые турецкие женщины — в черной чадре, вскидывающие лукавые, полные любопытства глаза. Но не остановились они ни на пустынной по такой жаре площади, ни в мейхане, ни в караван-сарае: еще на том берегу янычары предупредили, что совсем недавно тут буйствовала чума. Галопом пронеслись всадники по узким улицам.

Наконец они оказались в краю, где говорили на языке, созвучном Иржикову — в стране христиан-болгар. Никто не останавливал их. Не видно было янычар. Попутные деревни были разорены, изголодавшиеся, их жители ютились в глиняных хижинах, крытых соломой. Труб на крышах не было — дым из очага валил прямо через дверь. Виноградники, где вызревали огромные гроздья, сравнимые разве что с ханаанскими, заросли сорняками. Лоскутные поля за гумном были кое-как скошены, а дальше лежала под паром бескрайняя черная земля. Непонятно было, кто вспахивал поля, кто засевал их, кто сажал на огородах арбузы и подвязывал виноградные гроздья. Унылое это было зрелище — дивная, плодородная земля, брошенная хозяевами. Тоска сжимала сердце.

Заночевали в буковом лесу. Над головами чернели гнезда горлиц, без умолку ворковавших всю ночь. Утром вместо привычных зябликов их разбудили крики удодов. Трещали напуганные сороки. Где-то на лугу жалобно кричал ослик. Из прокопченной лачужки неохотно вышел старик и лохматой бараньей шапке и испуганно перекрестился, завидев чужаков, хотя они и не думали обижать его.

В скалистом ущелье вдоль пересохшей речки дымились небольшие костры. Это был военный лагерь, еще спавший.

Вдруг на равнине выросла цепь серых гор, на которых не видно было ни лесов, ни трав.

Молодой Корлат обвел вокруг рукой:

— А это Гем, воспетый Вергилием! Когда-то земля эта истекала молоком и медом. Счастливые и довольные, люди плясали здесь в хороводах под звуки древних флейт и лютен. Теперь же бегут они в большие города. Деревни гибнут — от налогов, грабежа, насилия и войн.

— Та же судьба ждет Чехию и Моравию… — скорбно добавил Турн.

— …если мы тому не помешаем! — закончил Иржик.

Невесело въезжали они в большой город у подножия огромной двугорбой горы.

вспомнил Корлат строки Вергилия.

В этом городе, называемом Средец, или София, была резиденция бейлербея {121} 121 Бейлербей — управитель провинции или края. , которого уже оповестили о прибытии послов.

У ворот их обступили всадники в зеленых тюрбанах, с кривыми саблями на боку. Их начальник, усатый, бородатый чауш, учтиво кланялся Турну, угадав в старшем главу посольства.

Под громкие крики этого отряда посольство въехало в караван-сарай, похожий на пчелиные соты. Завтракать и ужинать пришлось сидя на подушках, а спать — на турецких лежанках, покрытых пестрыми коврами.

С утра за ними явился чауш. Под военным конвоем проследовали они мимо разоренной христианской церкви в резиденцию бейлербея, стоявшую средь шумного базара. Пришлось въехать в гущу прямо на арабских скакунах, присланных бейлербеем.

В этом конаке Турн уже бывал когда-то с императорскими послами проездом в Стамбул.

У входа их встретил грохот барабанов. Вдоль лестницы выстроились янычары и сипахи. В покоях бейлербея стоял запах баранины с чесноком. Стены первой залы были голы и неприютны.

Бейлербей, молодой, пузатый, восседал в кресле посреди следующей залы, сплошь устланной и завешанной персидскими коврами. На голове у него красовался тюрбан, украшенный сверкающим бриллиантом и плетеницей из конского волоса. По бокам стояли два ич-оглана.

Турн, глава посольства, заговорил, Корлат переводил на турецкий. Бейлербею было вручено послание трансильванского князя и серебряный кубок в придачу, посланный, однако, не князем, но купленный самим Турном, о чем Турн умолчал.