Франтишек Кубка - Избранное

Снисходительно улыбаясь, Бетлен выслушал его и прожект передал на рассмотрение советникам: для возмущения спокойствия рыжего венца все средства хороши!

Советники Бетлена объединили усилия с генералами Лаубом и Борнемисой. Главенствовал старый Штефан Корлат, барон сибинский. Совет держали сначала в Кошицах, а когда князь со всем двором перебрался в Брашов, в крепость Капелленберг, основанную немецкими рыцарями, совет перенесли туда, придя в конце концов к мнению, что недурно было бы еще раз напустить самого турецкого султана на немецкого императора, главу гяуров.

Бетлен призвал Турна, чтобы огласить ему решение совета. Турн запросил, дозволено ли будет явиться вместе с моравским рыцарем Иржи из Хропыни. Изволение было получено.

Канцелярия назначила оглашение на полдень — с утра князь бывал не в духе.

Иржи к впервые стоял перед самим Габором Бетленом. Принял он их не в тронной зале брашовского замка, а в своей спальне. Лежа в халате на рысьей шкуре, князь попивал красное вино. Грузный, с продолговатым лицом и окладистой бородой, мясистым носом, ярко-красными губами, он разглядывал их, и черные выпуклые его глаза были налиты кровью. На висках набухли жилы. Гостям предложили наполнить свои бокалы.

— В Турцию собрались, граф? — обратился он к Турну. — Помнится, вы там когда-то всякого повидали. Не хуже моего. Славное было время! Все в руки само шло. Я ведь люблю их, турков этих, да так, что многие меня за магометанина считают. И первые — иезуиты: ишь, по всему свету разнесли из своего Мадрида, что я в Стамбуле сделал обрезание! — Громко засмеявшись, Бетлен отпил: — Да ведь это хорошо, когда о тебе россказни ходят, хоть бы и не было такого! Молчат только о людях неприметных. А уж меня — и старым пройдохой называют, и черной лисой…

Потянув себя за бороду, он снова усмехнулся:

— Я правлю землей, которая для иезуитов и их монархов так же загадочна, как Турция. Да ведь и это хорошо! Загадочность страх нагоняет. А что, как с гор моих да со степей припустят стаи волков, да как взвоют, — Дунай кровью вспенится, вытоптанные виноградники двадцать лет не поднимутся! За веру стоять надо. Мечом и словом. Слово, конечно, не всегда держать должно. Так ведь и враги его не держат! Договоры подписывают, а сами хитрят. И мы такие же! Войну не только на поле боя выигрывают. Поедете, граф, с посольством от меня в Стамбул. За все плачу — езжайте, живите, сколько надо. Даров не посылаю. И удальца своего берите. Вспоминайте, глядя на него, бывший пражский двор. Я же понимаю: хоть и на мои деньги едете, но по делам бедного союзника Фридриха! Не спорьте, граф! Я человека насквозь вижу. Но я не в обиде. Преданность превыше всего чту. Предан евангелической вере и народу венгерскому. Да, послал я королевскую корону кривому рыжему Фердинанду. Но свое чело украсил короной ненависти…

Турн поблагодарил за слова доверия, коих не ожидал:

— Время смутное. Турцию терзают собственные распри. Осман Второй, молодой и решительный, был большим другом всех врагов венского антихриста, а теперь кто знает — куда заведет турецкую землю великий визирь Мере-Хюсейн, послушный султанскому гарему.

Князь промолчал. Приказав принести еще кувшин с вином, он встал и, босиком проследовав к двери, крикнул:

— Жужана!

На зов покорно, как служанка, тотчас прибежала его жена, урожденная Каройи, внучка Миклоша Зрини {118} 118 Каройи — старый венгерский феодальный род, сыгравший значительную роль в истории Венгрии. Миклош Зрини (Зрински) (ок. 1508—1566) — бан Хорватии, герой войн с турками, погиб при обороне крепости Сигетвар. , толстая, с равнодушным лицом и черными усиками над верхней губой.

— Пусть подают обед на троих! — приказал князь.

Поклонившись, она поспешила уйти. По-детски тонкие ноги тяжело несли ее тучное тело.

Снова улегшись, Бетлен продолжал рассуждать вслух:

— Чем больше загадок, тем лучше. Не будь сама Турция так загадочна — даром что вдоль и поперек кишит шпионами, коих именуют и послами, и гонцами, и резидентами, — духу б ее в Европе уже не было! Но ее не разгадать ни Вене, ни Парижу, ни Мадриду, ни Лондону. Венецианцы о ней знают чуть больше. Я и сам в Турции достаточно прожил, чтобы изучить тамошние язвы. Назрело время! Янычары бунтуют. Осман проиграл войну с Польшей, которую — захоти я — завтра же поставил бы на колени. И был бы королем польским! Их протестанты зовут меня… Да, так о чем бишь мы? Янычары удавили Османа, нашего друга, а на трон посадили безумца, не способного быть ни другом, ни врагом. Будь короли-христиане умней, от одного удара вся Османская империя рухнула бы как карточный домик. Но они не знают или не хотят об этом знать. Грызутся между собой. Убивают, казнят друг друга. Пусть, зато черная лиса пошлет своего седого генерала к великому визирю и новому султану, и тот зальет их уши сладким ядом: найдется, мол, дело для янычар и за пределами Турции: так, мол, и так, султан, вели своим пашам в Буде и Боснии собираться в поход… Остальное, граф, вам доскажет мой канцлер. От него вы получите все указания. И дары повезете — по векселям получите деньги у греческих купцов в Галате. Как и я, турецкие паши больше всего на свете любят деньги!