Франтишек Кубка - Избранное

Раз как-то уселась Блаженка своему отцу на колени и сказала:

— Отец, почему пан Иржик на меня даже не смотрит? Милый батюшка, а ведь я так его люблю…

Пан Ондржей рассказал об этом Иржику, тот поговорил с Блаженкой, которая улыбалась ему обольстительно и в то же время целомудренно. А потом сыграли свадьбу. С той, единственной. И стало Иржику еще лучше жить на земле.

Магистр Витек закончил свой рассказ под общий смех. Особенно громко смеялся пан Бушек, заметив, что магистр явно забыл, кто он по призванию. Его манеры, речи, жесты и гримасы были так разнообразны и шутливы, что рассмешили бы толпы зевак на масленичных гуляньях.

— Вам бы подошла роль знахаря {250} 250 …подошла роль знахаря. — «Знахарь» (XIV в.) — первый дошедший до наших дней образец древнечешской драмы (сцена из пасхального действа о трех Мариях). , — заметил пан Ешек.

— А разве я не знахарь? — возразил прославленный лекарь.

Тут засмеялся и король, затем, сев за стол и взяв в руки нож и кусок дерева, он спокойным голосом произнес:

— После масленичных комедий уместно обратиться к более печальным темам. А потому выслушайте рассказ, искренний и честный, о страданиях молодого человека, которого бог провел трудным чистилищем. Этим молодым человеком был я сам.

И король начал свой рассказ.

Перевод Н. Аросьевой.

Рассказ о том, как королевич Карл был в Лукке на свадьбе Роландо Росси, что приключилось с ним той ночью и как в страшном сне ангел господень предостерег его от порочной жизни.

Было мне чуть больше шестнадцати лет. За несколько месяцев до этого святая Катерина в свой праздник подарила мне победу над итальянскими городами у замка Сан-Феличе. Но радость сменилась печалью, победа — поражением. И поняли мы с отцом, что нужно заключить мир с правителями этих городов и, сохранив в руках Люксембургов что возможно, обратить свой ум и сердце к вещам более близким.

Король Ян вернул Парму семье Росси, Реджо — господам из Фольяно, Модену — Пиям и Кремону — семье Понцони. Когда же он захотел разделить Лукку, где я прожил особенно приятную весну и где заложил крепость, названную моим именем, уступив город за деньги или пизанцам, или флорентийцам, я уговорил отца не упразднять того, что уже сделали мои неопытные, но усердные руки, и сохранить Лукку в целости, передав ее под опеку рода Росси, уже правившего Пармой.

Однако благодарность Росси не принесла мне счастья.

Полагая, что самая большая радость для мужчин — это женщины и вино, они устраивали в Лукке и окрестностях для нас с отцом пиры, разнузданность которых превосходила все, что до той поры видели в этом городе. Самым изобретательным из трех братьев Росси был Марсилио.

Лукка — город, который я особенно любил за красоту окрестных пейзажей, за суровую строгость костела святого Мартина, за парчу, которую там производят. Я всегда больше любил золотое великолепие, чем само золото. И поэтому в Лукке мне было хорошо. Я отдыхал тут после битв, впервые был сам себе хозяином и судьей в спорах сторон, отстаивал интересы своего рода и ширил славу Люксембургов. Я вскоре понял, у кого здесь какое нутро, кто сторонник гвельфов {251} 251 Гвельфы — сторонники папы римского в Италии XII—XV вв. (выразители интересов торгово-ремесленного городского населения). , а кто — гибеллинов {252} 252 Гибеллины — сторонники императора «Священной Римской империи» (отражали интересы феодалов). , и старался, чтобы город, который переходил, будто товар, от одного купца к другому, заимел хотя бы каплю рыцарской гордости. Росси отблагодарил меня по своему разумению.

Для меня, а позже и для моего отца он устраивал пиры, которые сначала привлекали меня своим блеском, но потом стали вызывать неприязнь. Правда, инициалы мои сверкали на каждой тарелке и украшали каждый торт. И музыка играла только для меня, и певцы прославляли мое мужество, особенно то, что у Сан-Феличе подо мной были убиты два боевых коня. Поэты декламировали сонеты, начальные буквы которых, прочитанные сверху вниз, прославляли меня как милостивого владыку города Лукки. Лесть достигла того, что куртизанка в подобранной тунике, с мечом в руке явилась передо мной в образе святой Катерины и возложила на мою голову лавровый венок. За это мне полагалось поцеловать ее в кроваво-красные крашеные губы и в красную полосу на шее, говорящую о том, что святая Катерина была казнена.