Франтишек Кубка - Избранное

— Все за мной к Гетману! Ни одного снопа они не увезут!

Он пришпорил кобылку и сразу превратился в того полковника, который под Лютценом пробился к самой виселице за мельницей, а под Виттштоком ворвался в обоз саксонцев.

По обе стороны запыленной дороги теснились избенки, и полковник на своем коне возвышался над их соломенными крышами. Из изб выбегали женщины и дети и бежали, как им было приказано, в лес Скршен. Женщины не хныкали, они даже улыбались, глядя на пана короля. Барабан грохотал, и трубач трубил.

— Две дюжины рейтар… Это две дюжины коней для нас! — прокричал пан король дядюшке Фолтыну, и тут прибежал пан староста Паздера и доложил:

— Пан король, мы седлаем коней и следуем за вами.

— Да пошевеливайтесь вы, черт возьми, — выругался король и поскакал галопом к гумнам.

Во всей своей золотистой красе тянулись перед ним поля ржи и пшеницы до самой зеленой Расины и волновались под утренним ветерком. Жаворонки распевали свою утреннюю песню высоко в небе, блестевшем серебром. А за лесом Расиной поднимался к небу черный дым. Иржи не раз видел такой дым. Наверное, горит в Киселовицах. Он остановил Березку. Погладил ее по гриве.

Пруд Гетман словно покрылся гусиной кожей от озноба. Впереди у Заржичи ржаное поле было уже сжато. Темные фигурки торопливо бегали по стерне, стаскивая в охапке снопы. Другие темные фигуры держали за вожжи лошадей, которые паслись, сбившись кучей на болотистом лугу возле Гетмана. На стерне стояли телеги с высокими колесами, наполовину уже нагруженные. Их было три, с пристяжными лошадьми. Еще лошади!

— Вперед! — вскричал пан король и, выхватив шпагу, птицей влетел на поле. От копыт Березки только комья отскакивали, поднимая пыль.

Хропыньцы побежали и поскакали за ним на конях с криком и галдежом.

А всадник с золотой звездой ругался на всех языках и поносил тех, кто таскал и складывал на телеги снопы, обзывая их паршивыми псами, грабителями и бессовестными поджигателями. Он бранился по-шведски, по-немецки, по-голландски, по-фински. Солдаты испугались и, побросав снопы на стерне, побежали по полю, полезли на возы, ни разу не выстрелив, даже за сабли не схватились, потому что этот всадник, свалившийся с неба, был страшен, как сам сатана, сатана в белой рубахе с золотой звездой.

— Бейте их! — вопил сатана и смеялся, пьяный от ярости.

Их били и кололи.

Люди из Хропыни вскакивали на коней грабителей и пустились вдогонку за бегущими, загнали их в пруд Гетман и тонущих расстреливали из мушкетов. Дикая то была охота!

Когда прибыл пан староста с дядюшкой Паняком, Калужа и Зборжил, бал уже был кончен.

Из ивняка боязливо вылезали Мартин Фила, Криштоф Млатец, Цоуфал, Брадач и женщины, спрятавшиеся там утром, успев все же известить старосту о появлении шведов.

Король Ячменек довольно улыбался. Все подошли к нему, обступили.

Король обратился к ним:

— Одних выгнали, другие остались.

Он по глазам их увидел, что его не понимают.

— Выгоняйте теперь отряд гвардейцев!

Тут они поняли.

Он расставил патрули на дороге в Заржичи, на случай если Шведа вернется, и снова велел бить в барабаны и трубить в трубы. Он ехал впереди, а за ним все мужчины из Хропыни — его войско.

Женщины с детьми, час назад убежавшие в лес, теперь возвращались.

Прибежали на площадь перед замком, где росла бузина, усыпанная ягодами, и пан мельник с Бечвы, Вавра Стрниско, и рыбак Худы Даниэль. Все приветствовали пана короля.

Гвардейцы сидели в подвалах замка и выпивали. Десяток бочонков хранил там управляющий Ганнес…

— Занимайте замок, он ваш! — воодушевлял пан король свое войско.

Все принялись кричать:

— Гей, антихристы, вылезайте!

Но поскольку антихристы и не думали вылезать, наступавшие опрокинули ворота. Король говорил, не слезая с коня, с паном старостой. О происходившем внутри снаружи не было известно. В замке раздавались выстрелы. Затем наверх поднялись по одному с поднятыми руками все епископские гвардейцы. Вылез оттуда и писарь Витек и Лойзек, слуга управляющего Ганнеса, весь взлохмаченный, с широкой улыбкой.

— Пан король, — доложил дядюшка Фолтын, — два епископских мушкетера остались в подвале. А этих повесить, что ли?

— Кто хочет остаться с нами, пусть остается. Остальных гоните за гумна к Плешовцу. Пускай объявят Ганнесу, что больше над нами не будет господином ни епископ, ни швед, здесь мы сами господа!

Тут началось такое ликование, как во время храмового праздника: