— Мы приготовили для тебя, пан король, постель по соседству…. — Староста королю уже тыкал. Он тоже сильно подгулял.
Он повел гостя через темный двор к задней калитке, еще шагов тридцать по росистой траве к другой калитке в ограде, за ней шагах в десяти стояла крепкая каменная постройка. Его ввели в горницу, где была приготовлена огромная постель с пологом. Тут же была печь с плитой, у печки лавка, в другом углу дубовый стол, выложенный красивыми узорами, с двумя стульями и буфет. Над дверью даже и в темноте видны были раскрашенные тарелки, кружки и кувшины.
— Сюда, пожалуйста, пан король, здесь тебе будет пока что хорошо спаться. Это дом кожевника Якуба Франца, которому несколько лет назад пришлось уехать из-за своей веры в Польшу. Самый богатый человек был в нашем городе. Заведение его было у мельничной запруды возле Бечвы. Он был даже в той комиссии, что подносила однажды здешние изделия Зимней королеве.
Это постель супруги его Катержины. В доме все как при хозяевах было. Мы все сохранили в порядке. Здесь никто не жил. Нас поменьше стало, чем было прежде. А отныне здесь твой дом, пан король! Зажечь тебе свет?
На стене висел каганец с конопляным маслом.
— Не надо, — остановил его король, — в окна светит месяц…
— И то правда.
Староста поклонился раз, другой и третий и, пожелав:
— Доброй ночи, — ушел.
Иржи слышал, что его заперли с обеих сторон — с крыльца и задних сеней — на ключ.
Он подошел к окну, под окном стояли два парня с алебардами.
Стража…
Постель была постлана и пахла лавандой.
Иржи разделся и лег в постель. Он был королем. Его заперли на ключ. Он рассмеялся и, укрывшись тяжелой периной, заснул.
Когда король Ячменек пробудился, на столе уже стоял завтрак. Опять королевский.
Он поел, умылся — вода здесь тоже была приготовлена — и вышел во дворик. Парни приветствовали его; они были без алебард, но с валашскими пистолетами за поясом.
— Что вы тут делаете? — спросил пан король.
— Сторожим вас, пан король.
— Чтобы я не убежал?
— Чтобы вас не украли!
— А где моя кобылка?
— У старосты в конюшне.
— Пойду посмотрю на нее.
Парни испугались. Подскочили.
— Нельзя, пан король! Нам не велено вас пускать!
Иржи покраснел от гнева, но тут появился пан староста и, учтиво кланяясь, пожелал доброго утра.
— Пойдемте в светлицу, староста, — приказал король. — Садитесь за стол. Я хочу с вами поговорить!
Они уселись, пан король и староста.
— Вы что же, под стражей меня держите? — спросил пан король.
— Упаси боже, — воскликнул староста. — Мы охраняем вас.
— Вы в своем уме? — закричал пан король.
— В полном уме, именно потому вас и охраняем!
— Уеду я от вас! — сказал король.
— Этого-то мы и боимся! Целые столетья дожидались мы вас, пан король, а теперь, когда вы изволили прибыть, чтобы мы да вас потеряли?! Не будет этого, пан король! Ну что вам стоит посидеть у нас да выспаться? Устали вы с дороги. Отдохните.
— Сколько же отдыхать?
— Да смотря по тому, как дела пойдут… Война ведь. У нас в краю Шведа. Не дай бог, Шведа вас увезет либо епископ отправит в Кромержиж и там голову снесет, хоть вы и бессмертный. Слыхали небось, что творилось в Праге в двадцать первом году? Не знаем, какой вы веры, да и не спрашиваем, не суем нос, куда не след. Мы не любопытные. Задумали мы короновать вас на Гостынеке. Но время покамест не подоспело. Обождите, пан король, и опасайтесь людских глаз. Мы-то присягнули никому о вас не сказывать, а за чужих поручиться не можем. Не прибавляйте нам забот, пан король! Не гневайтесь на нас, не уходите от нас! Мы вас запираем из любви к вам. Нам хорошо известно, что вы одним махом можете перескочить через стену и взломать любые замки. Ведь у вас силушка, как у Самсона, пан король! Но не бросайте вы нас! С вами от нас уйдет и счастье, которое вернулось к нам в самый разгар войны. В Оломоуце горе, Голешов плачет, все деревни вокруг сгорели, только мы тут стоим, бедные, убогие, но счастливые, потому что к нам вернулся наш король…
Староста Паздера говорил как по писаному.
— Ну и делайте со мной, что хотите, — заявил пан король, как когда-то говорил Фридрих чешским, моравским, силезским и лужицким сословиям. Он сбросил одежду и тут же лег в постель: — Буду есть и спать.
Староста постоял у высокой кровати с пологом и влюбленно посмотрел на короля. Потом поклонился и на цыпочках ушел.
Ячменьку нисколько не было грустно. Он отдыхал по-ганацки. Беседовал с приносившими ему пить и есть и с теми, кто, сменяясь, стояли караулом во дворе. Он слушал пенье жаворонков высоко в небе, кудахтанье кур на соседнем дворе, узнавал уже голоса всех петухов и, как в древности авгур, наблюдал за полетом чаек.
Читать дальше