Франтишек Кубка - Избранное

— Здесь мы сами господа! — кричали люди и бросали шапки в воздух. Трубач трубил, барабан грохотал.

Слуга Лойзек просил помиловать его: он здешний и хочет тут остаться.

— Оставайся, — сказал пан король, — но чтоб в замок не соваться!

Остальных вместе с писарем Витеком связали и погнали за околицу.

Дядюшка Шкралоупек, тоже Микулаш, подгонял их, сидя верхом на лошади, и вопил, пока не охрип:

— Здесь мы сами господа!

И повел пан староста Паздера короля Ячменька в замок. А с ним шли все члены управы.

— Теперь вы за меня не боитесь, дядюшки? — спросил Иржи, сидя за столом.

Все рассмеялись.

Они долго хохотали. Принесли из подвалов копчености и пиво. За едой люди веселились и пили за здоровье пана короля, который сидел между ними, ничего не говорил, а только усмехался в короткие усики.

На улице перед замком все пустились в пляс. Волынка стонала, а барабан вовсю грохал.

Наевшись досыта, члены управы начали сокрушенно вздыхать, переглядываться, лица у них были мокрые от пота. И тогда заговорил дядюшка Клабал:

— Вот мы и выгнали врага.

— А заодно и власть, — добавил дядюшка Паняк…

После этого все долго молчали.

— Кому же теперь отдадим десятину с урожая? — спросил дядюшка Клабал.

— Кому барщину отработаем? — вслух размышлял староста Паздера.

— Ну, ты-то, староста, барщины не нюхал, — засмеялся Паняк.

Все выпили и послали за новыми кувшинами пива.

Под окнами гремел танец.

Староста поерзал на стуле:

— Жатва только что началась, а мы уж дожинки справляем.

— И то правда, — пробурчал дядюшка Фолтын.

Тут пан король встал и заговорил:

— «И взял Самуил один камень, и поставил между Массифою и между Сеном, и назвал его Авен-Езер [164] Камень помощи. , сказав: до сего места помог нам господь.

Так усмирены были Филистимляне, и не стали более ходить в пределы Израилевы; и была рука господня на Филистимлянах…»

Так гласит Святое писание… Коли будете вы мудрыми и смелыми, господь и далее поможет вам. Вы окружите себя водами прудов и лесными зарослями. Не впустите сюда ни шведов, ни епископских лейб-гвардейцев. Все поля здесь — ваши, все пруды ваши, и стада, и звери, и птицы, домашние и дикие, — все ваше. Весь скот, и крупный и мелкий, ваш, и лошади тоже ваши. С сегодняшнего дня не будет ни барщины, ни десятины…

Все смотрели на него с удивлением.

А Фолтын все-таки решился и спросил:

— А для тебя, пан король, барщину не будем отбывать?

— Не работали вы ни на мельника, ни на кузнеца, ни на плотника, ни на сапожника, ни на кого из тех, кто земли не имеет. И на меня работать не станете. У меня тоже поля нет. Но я буду вашим судьей, как библейский Самуил.

Мужики все еще не понимали его. Поняли только, когда он сказал:

— Выходите, пан староста, к народу на площадь и объявите, что вернулись праведные времена, никто не возьмет сыновей их и не заставит их пахать борозды для господ и жать хлеб, делать для них оружие, утварь воинскую и чинить им колесницы. Никто не заберет у вас дочерей, чтобы сделать их кухарками и служанками в замке. Никто не отберет поля вашего и прудов ваших, чтобы отдать их своим прислужникам. И никто не будет взимать с вас десятину с засеянного, чтобы отдать ее своим лакеям и слугам. Никто не отнимет у вас цвет вашего юношества, чтобы использовать для своих замыслов, и не будете вы сами прислужниками господскими!

Все вскочили и радостно понесли пана короля на руках по ступеням наружу и просили его, чтобы он свою речь повторил всем, кто еще не слышал. Он заговорил снова, и все поняли, что исполнилось то, о чем никто из них и мечтать не смел.

Бабка Кристина крикнула:

— Пан король, ты нас охраняй и суди, а мы тебя будем кормить досыта и поить и в лучшие одежды наряжать.

Засмеялся счастливый король Ячменек.

— В замке ты будешь жить, — кричали ему, и пан король только молча кивал головой.

Было далеко за полдень, и тени удлинялись. Вдали голубел Гостын.

И был положен завет между королем и народом.

И снова присягали на верность — народ королю Ячменьку, а король народу.

Королевскими советниками стали староста Паздера и все члены управы. Шведских коней — числом двадцать два — разделили между молодыми крестьянами, досталось и Лойзеку, так же поступили и с захваченным оружием. Крупный и мелкий скот из епископского хозяйства крестьяне разделили, согласно количеству членов семьи и размерам хлевов. Что не уместилось в их хлевах, осталось в поместье под общим присмотром. И господская упряжь, повозки, все сельскохозяйственные орудия. До захода солнца за лес Скршен не осталось в Хропыни ничего, принадлежащего епископу.