Франтишек Кубка - Избранное

Иржи стал на страже у королевской кареты. Король не позволил этой ночью разбивать палатки. Солдаты легли прямо на землю согласно ordre de bataille, чтобы утром можно было быстро поднять их на штурм. Им плохо спалось на размокшей и изборожденной колесами пашне. Все же многие уснули. Спали и кони, не закрывая глаз и стоя. Лишь подпруги седел им ослабили.

Шведская армия подтянулась сюда под покровом сумерек и тумана. В Риппахе им повстречались императорские кавалерийские части. Это были хорваты Изолани и молодые польские кавалеристы, еще не обстрелянные юнцы. Дав залп из пистолей, они исчезли в тумане. На колокольне в Риппахе сам священник бил в набат. Хорваты его повесили в проеме колокольни.

Сегодня 5 ноября. Через три дня исполнится ровно двенадцать лет с тех пор, как паж королевы вместе с графом Турном отправился на белогорскую равнину. Тогда паж прибыл на поле боя в утренней мгле. А сейчас вечерний туман окутывал равнину, унылую и серую.

Кони неспокойны. У них взмокшие гривы. Конское ржание походит на причитания насилуемых лютценских женщин.

Только что в зареве пожара видны были пять ветряных мельниц, стоявших рядом. Их крылья выныривали из тумана словно опрокинутые кресты. Такие уродливые кресты появились над черной дамбой в Схевенингене в тот день, когда королева так бесстыдно целовала своего пажа, а потом хлыстом ударила по лысине поносившего ее старика.

«Мы словно во сне», — произнес голос изгнанников слонами псалма. Утром туман осядет на землю, наступит конец снам. Поднимутся любимые королевские полки: финские, западно-готские, восточно-готские, уппландские и смааландские кавалеристы, которые ездят налегке, без кирас, словно на охоту. Проснутся и бригады пехотинцев, синяя, желтая, белая и черная, одетые во все новое со складов Максимилиана в Мюнхене. Теперь они много красивее, чем тогда, когда высадились в устье реки Пены. Они помолодели. Королевские полки пополняются молодыми солдатами, а старые полегли на полях сражений от Штеттина до Франкфурта, от Одера до Рейна и Дуная и до той речки Пегниц, на которой стоит Нюрнберг. Станет шумно в бригадах, зазвенят кирасы и сабли. Затрещат мушкеты. Железная свора батарей, больших и малых, тех, что ныне молчат в тумане за придорожными канавами, загрохочет, заревет, будет изрыгать огонь и серный смрад.

А Лютцен все горел.

Факелом вспыхнула крыша замка. Маленького замка из серого камня. Он не больше замка в Хропыни, только вот не растут возле него грабы. Уж наверное Лютцен не был веселым городком, а теперь и подавно никогда не будет. Но горит здорово. Так ярко, что видны полки герцога Бернарда Веймарского, батарея у проезжей дороги и Крыша домика мельника. И те самые пять опрокинутых крестов.

А где же лагерь Валленштейна? У ветряных мельниц? Под виселицей на холме за ними, за серым, едким туманом… Впереди в темноте кто-то чихнул и выругался. В лесу раздался выстрел из мушкета. Проповедник Фабрициус, черный, с круглым белым воротником, какие носят лютеранские священники в ганзейских городах, вылез из королевской кареты и очутился в кромешной тьме, взмахивая руками, как нетопырь крыльями.

Во вновь наступившей тишине слышно, как шумит поток. По воде плывут бревна. Течением несет их в реку Заале, которую мы форсировали сегодня в полдень. Но вот бревна остановились и сгрудились у корней верб. Остановилось и время.

Только Лютцен горит. Не утихает лишь огонь, и вода не стоит на месте.

— Месье д’Орж? — прозвучал голос в темноте.

Что это, сон?

— Вы размышляете, месье д’Орж?

Это был король. И ржи не видел его лица.

— Я думал, что на страже стоит молодой Лейбельфинг. Но я сразу вас узнал, месье д’Орж. Отсюда и до Праги рукой подать. Она ведь только за тридевять земель, не дальше. Вы мечтаете о Праге? — прозвучал из темноты вопрос короля.

— Мечтаю, ваше величество.

Рука короля протянула Иржи яблоко.

— Ешьте. Это из нюрнбергского сада. От Лейбельфингов. Я люблю яблоки. В Швеции они не такие сладкие.

Иржи стал есть. Он слышал, что и король откусывает яблоко и продолжает говорить:

— Обычно мне хочется есть после битвы. А вот сегодня ночью — наоборот. Если бы я разбудил повара, ему пришлось бы сварить мне фунт мяса, а то и побольше. Так я голоден! Завтра мы все наедимся досыта и спокойно. Обо мне говорят, будто я ем только бычье сердце. Это неправда. Я ем, как солдат, что придется. Больше всего я люблю говядину. Кусок мяса с солью. Это господин фридландский герцог привередлив. Он ест одних куропаток. И чтоб за ним следовала чуть ли не телега с пряностями.