Елена Гостева: Стрекозка Горгона

– Да неужель Вы, Прасковья Евдокимовна, о своих сыновьях столь нелестного мнения? – почти с ужасом спросил Полежаев.

– Мои сыновья не в глупой войне погибли… Если французы до самой Москвы дошли, все русские люди на защиту встали, нельзя было дома отсиживаться. А нестись куда-то в другую страну, очертя голову, чтобы подвиги совершать – зачем?! Никак я это одобрить не могу!

Это резкое выступление против жаждущих славы неприятно поразило молодых офицеров, но они знали, что спорить не имеют права. Женщина, отдавшая Отечеству троих сыновей, воспитывавшая детей умершего от ран зятя, наверное, имела право так говорить, слова эти были ею выстраданы.

– Не подумайте, господа, что я малодушие одобряю, – пояснила Целищева. – Нет. Быть трусливым – позор для мужчины, но и на смерть идти безрассудно, лишь бы покрасоваться храбростью своею, тоже нельзя! Не для того матери сыновей рожают, чтобы лишь за могилками ухаживать… Если объявит Государь войну Османской Империи, опять мальчики туда ринутся славы ради, а матери – что же? И знать не будут, для чего сыновья туда поехали, почему о них не подумали… А ежели в чужой земле сына схоронят, то и могилки-то, над которой слёзы лить, рядом не будет…

…Кроме неприятного осадка, вызванного отповедью Прасковьи Евдокимовны, молодым офицерам у Целищевых всё понравилось – и приём, и беседа. Да и то, что жена генерала высказалась откровенно, в целом не испортило хорошее впечатление от визита. Обсудили они потом её слова и пришли к заключению, что, наверное, она права кое в чём. Хотя убеждения молодых людей были другими, они почувствовали, что Прасковья Евдокимовна обладает своей правдой – правдой женщины. Вспомнили, как кое-кто из знакомых, служивших уже на Кавказе, похвалялся некими подвигами, совсем бессмысленными, в коих, кроме бахвальства, ничего другого не было, поняли, что те иной раз по-глупому под пули себя подставляли. О своих родителях мало кто из юных храбрецов вспоминал, более заботились о том, чтобы впечатление на товарищей произвести.

Однако зря переживала Прасковья Евдокимовна. Александр I войну объявлять не стал. Канцлер Австрии Меттерних сумел убедить российского императора, что народ Османской империи заражён тем же духом карбонариев, революционеров, который монархи призваны искоренять. По словам Меттерниха [3] Меттерних – Князь фон Меттерних-Виннебург (1773–1859), австрийский государственный деятель, занимавший господствующие позиции в международной политике, которые позволили называть период после падения Наполеона и до 1848 «веком Меттерниха». , «цель у всех крамольников единственная и неизменная – это ниспровержение всего законно существующего. Принцип, который монархи должны противопоставить им – это охрана всего законно существующего». Князю Каподистрии, своему министру иностранных дел, сочувствующему восставшей Греции, Александр 1 сказал: «…il faudrait tirer le canon et je ne le veux pas. (следует стрелять из пушек, а я не хочу)… Довольно было войн, они деморализуют армию».

Он отправил гвардию из Петербурга, но не в Турцию, а в помощь австрийскому императору на подавление восстания карбонариев. К счастью, с итальянскими бунтовщиками сами австрийцы справились, и офицеры русские, которые лишь до границы австрийской успели войска довести, вздыхали с облегчением: не пришлось им в позорной роли перед Европой выступать.

Екатерина Вторая назвала первого внука в честь Александра Македонского, но славы великого полководца император Александр I не смог заслужить. Почти во всех случаях, когда он присутствовал на поле боя, руководил сражениями, бывал разбит. Один Аустерлиц чего стоит. В 1812 году, когда Наполеон уже почти до самой Москвы свои полки довел, императору от генералов было подброшено письмо, в котором те просили его удалиться в столицу. Напрямую побоялись высказаться. Император, оскорблённый, уехал в Петербург и вернулся к армии лишь после смерти Кутузова, когда французы уже были изгнаны из России. Может быть, по этой причине воевать Александр более не хотел. Зато всё свое внимание посвятил парадам и маневрам.

Императору Павлу в упрёк ставили, что тот слишком увлекался муштрой, шагистикой, однако по окончании наполеоновских войн выяснилось, что сын в любви к парадам далеко отца своего превзошёл. Александр I любил войска, построенные в ровные, словно по линейке разграфлённые клеточки, которые потом по команде, не нарушая чёткости линий, проходят перед ним величаво, словно плывущая стена. Не раз после Отечественной войны новый вид церемониального шага для всей армии вводил, которому нужно было обучать полки в срочном порядке. Многие офицеры, заслужившие славу России, не понимая, зачем в армии столь придирчиво к одной лишь внешней красоте строя относятся, лишь экзирцермейстерство поощряется, выходили в отставку. А на их место заступали те, кто ни в чём, кроме шагистики, как раз не был силён, и пехоту гоняли и гоняли по плацам, а кавалерию – в манежах, вместо того, чтобы, например, хотя бы научить солдат в цель из ружья попадать.