Исаак Мостов - Дорога к крылышкам. Как новый репатриант стал израильским лётчиком

Наша десятка перешла под командование двух лётчиков – инструкторов Лётной школы. Они были одеты в лётные комбинезоны с капитанскими погонами без именных табличек. Мы к ним обращались «командир», а они к нам по номеру на наших гимнастёрках. Один из них произвёл на меня особое впечатление – высокий (выше меня), с чистым, красивым, немного наивным «детским» лицом, обрамлённым большими, чуть выдающимися ушами. Он много и часто курил, но трезвый, цепкий и проницательный взгляд его голубых глаз, олимпийское спокойствие и уверенность в себе, чётко выраженная во всём его поведении, впечатляли и покоряли…

Под палящим солнцем середины августа мы лёгкой трусцой добежали до игровой площадки, на которой проводилась практическая часть «офицерских проверок». Там, на площадке размером с футбольное поле, были вырыты разные препятствия – рвы, реки и «озёра», вкопанные и «свободные» брёвна и бочки, шесты и разный другой инвентарь, «пользу» которого мы вскоре оценили.

В течение нескольких часов наши командиры-экзаменаторы определяли в нашей группе «бригадира» и давали ему «боевую задачу» – перебраться всей командой или «доставить груз» с одной стороны рва/реки/озера/«минного поля» на другую, имея право использовать только определённый инвентарь, причём уложиться надо было в определённое время (5 или 10 минут). Иногда они усложняли задачу тем, что запрещали что-то из того, что «бригадир» намеревался использовать, или ограничивали его в планируемых действиях. «Бригадир», потея от напряга ситуации и оказанного на него давления, командовал нами в попытках выполнить задачу, которая в конце концов оказывалась непосильной в заданных условиях… Мы, несмотря на то, что до сегодняшнего дня не были знакомы друг с другом и не работали вместе, как одна команда, пытались сплотиться и помочь назначенному «бригадиру» чем могли – кто словом и советом, кто делом, причём некоторые, пытаясь показать себя «командирам» с лучшей стороны, мешали больше, чем помогали. Я же пытался выполнять указания «бригадира» как мог, зная, что при моём знании иврита под угрожающим напрягом истекающего времени, отведённого на решение задачи, меня или не дослушают, или не поймут. После назначения нового «бригадира» и объявления «боевой задачи» вся группа жарко дискутировала, обсуждая план действий и возможные варианты его решения, пока кто-то (обычно «бригадир») не замечал, что время летит, и надо переходить от слов к действиям. И мы бросались что-то делать, хотя ясного плана, как это решит задачу, обычно ещё не было… Понятно, что большинство наших действий заводило нас в тупик, и приходилось на ходу переигрывать планы и варианты решений. Были среди нас люди, которые, пытаясь доказать правильность плана или варианта, превосходили свои физические возможности или грубо нарушали законы физики – это заканчивалось падениями, ушибами, ссадинами. К счастью, никто из нас себя не покалечил, хотя иногда это было «совсем рядом»…

В тот день я ещё раз с удивлением заметил, насколько силён, могуч и интернационален русский мат… С момента моего призыва я уже обратил внимание на то, что определёнными выражениями пользуются все без исключения потомки разных еврейских диаспор и сабры. Сейчас же, слушая восклицания моих новых товарищей, которые они выговаривали в сердцах, упоминая какую-то на ломаном русском определённую мать или анатомические названия определённых частей тела 16 16 Я иногда спрашивал своих товарищей, знают ли они смысл их восклицаний, и, получив отрицательный ответ, переводил им сказанное. Как правило, их реакцией был глубокий шок… , я не мог скрыть своей улыбки, за которую, как я заметил, получал несколько удивленные взгляды наших экзаменаторов.

Так мы всем «табором» возились под жарким солнцем Негева на этой «игровой площадке для взрослых» до обеда, зарабатывая и теряя очки в глазах «наших» лётчиков, которые, сидя в тенёчке и покуривая, внимательно наблюдали за нами и всё время что-то записывали в свои планшеты.

На обед мы уже плелись усталые – большинство из нас в ободранной одежде и ссадинах, которые мы заработали, рьяно пытаясь выполнить невыполнимое…

После обеда нас направили в один из классов Лётной школы – вторая половина «офицерских проверок» была направлена на «духовную» составляющую, а не физическую, которая проверялась на игровой площадке. Нас рассадили в полукруг перед нашими экзаменаторами, и те начали задавать избранным им людям каверзные вопросы по определённым, заданным ситуациям. Например: «Вы на корабле, и вдруг видите, как кто-то упал в море. Вы за ним прыгнете?» Если человек отвечал: «Да!», то тут же следовала подковырка: «Но вода в море холодна, и вы явно тут же замёрзнете, не успев никого спасти!» На тех, кто, подозревая подвох, отвечал: «Нет!», тут же обрушивалось: «Вы что, эгоист?! Вы не готовы даже попытаться спасти бедного человека?»… И так по любой теме и по любому ответу, который мы давали на выдуманные ситуации… «Наши» лётчики не давали спуска никому, и приходилось защищать свои ответы в меняющихся условиях задачи или признавать их несостоятельными… Я участвовал в этих дискуссиях только в той мере, в которой вопросы задавались мне лично… С уровнем моего ограниченного иврита я не знал всех слов, сказанных экзаменаторами и моими товарищами, так что я больше «мотал на ус», чем говорил. Пока я не заметил пристального, слегка прищуренного взгляда высокого лётчика – того, который меня впечатлил, обращённого на меня. И я понял, что я на прицеле…