Сергей Курфюрстов - Дом Кошкина. Маша Бланк

– Я ищу Машу Бланк, – уточнил я.

– Может, она в другой машине, – раздался чей-то голос за спиной, – перед нами еще две были.

– Не переживай, мальчик. Мы все едем в одно место. На вокзал. Там вы и встретитесь, – какая-то женщина сочувственно попыталась меня успокоить.

«Хорошо. На вокзал – так на вокзал. Наверняка, Маша уже будет там».

Я представил, как она удивится, увидев меня на вокзале. Может быть, даже оценит то, как я ловко пробрался в грузовик в самый последний момент перед отправкой. Нет, не может быть, а наверняка оценит! Она будет с восхищением смотреть на меня своими хитрющими глазищами и скажет, что я самый отчаянный мальчик во всей школе и жаль только, что мы расстаемся навсегда.

«Ерунда», – возражу я ей и посмотрю на нее так, чтобы она сразу поняла, будто бы я знаю больше, чем говорю. А потом по секрету скажу, что Красная Армия уже к ноябрю, заранее спланированным наступлением, отбросит немцев за границы нашей Родины. Пусть там, в Польше, сидят себе и раны зализывают. А тут товарищ Сталин и поставит Гитлеру ультиматум: «Советское правительство и весь советский народ решительно и ультимативно требуют вернуть всех советских граждан на Родину». А если не согласится, то мы за наших советских граждан и до Берлина дойдем! И не будет больше никакой Германии! А что будет? А будет, Маша, Германская Советская Социалистическая Республика! Так что и полгода не пройдет, как домой собираться будете.

От этих мыслей мне стало хорошо и спокойно и на какое-то короткое мгновение мне даже показалось, что я задремал.

Грузовик остановился, и снаружи послышались злые окрики вперемежку с лаем собак.

– Все выпрыгиваем из машины! Быстро! Дезинфекция! Вещи и одежду складываем в стороне! Снимать с себя все! Деньги и ценные вещи складываем в ведра!

Я спрыгнул с машины и увидел, что мы находимся в лесу. В обычном сосновом лесу, какими густо поросло все украинское Полесье. Если зайти в такой лес и пойти строго на север, то через семь, максимум десять дней, можно выйти где-нибудь в Белоруссии, не встретив по пути ни одного человека. Так, во всяком случае, говорил наш учитель географии. Но почему мы в лесу? Где вокзал? Зачем нас сюда привезли? Может быть, все здесь происходящее это часть какого-то запланированного обмана? Десятки из ниоткуда появившихся и выстроившихся в ряд немецких солдат с собаками. Такие же десятки бегающих вокруг и бешено кричащих полицаев. Что здесь сейчас должно произойти? И что же делать? Подчиниться? Протестовать? Как? Разве зверь, застрявший лапой в капкане, может протестовать против того, кто его в этот капкан загнал? Значит все, что осталось это просто покориться? Как же глупы все эти люди! Как же глуп я сам! Так слепо поверить в такой очевидный обман! И только я сам виноват в своей собственной глупости!

Люди вокруг меня неуверенно, оглядываясь по сторонам, начали раздеваться. Матери помогали своим маленьким детям. Дети почему-то молчали и совершенно не капризничали. Наверное, они думали, что это какая-то новая игра, правила которой им еще не объяснили и правильность того, что они делают, подтверждается тем, что такие же группы, но уже совершенно голых взрослых людей с детьми находились неподалеку между аккуратно сложенных на чемоданах вещей. В глубине леса послышались выстрелы. Сначала непрерывные и бесконечные, затем вперемежку с одиночными, потом только одиночные. Почему-то совсем не было птиц. Будто они давно улетели, распуганные устрашающим шумом непрерывной стрельбы. Или, может быть, немцы устроили какую-то дикую, непонятно зачем и кому нужную охоту на всех пернатых леса? А может, они и не улетели вовсе, а это стреляют именно по ним? Что это? Какая-то массовая птичья бойня? Но тогда зачем МЫ здесь?

Я огляделся по сторонам. Из глубины леса, оттуда, где прежде были слышны выстрелы, на поляне появились около двух десятков полицаев. Они подошли к нам, и мы оказались между ними с одной стороны и немцами с другой.

– Вперед, собаки! Двигаемся к лесу! Вперед! Живее! Еще живее! Вещи не трогать! Вещи будут возвращены позже! Вперед!

Крики полицаев слышались со всех сторон. Один из них схватил меня за руку и с силой толкнул вперед. Камешек в траве болью впился в мою босую пятку. Я приостановился и оглянулся назад, чтобы запомнить то место, где я оставил ботинки и одежду, но тут же получил оплеуху от того же полицая. При ударе его нарукавная повязка соскочила на локоть. Надпись на повязке была едва видна. Она была вся в крови.