Сергей Курфюрстов - Дом Кошкина. Маша Бланк

– Дядя Степан, забери меня отсюда, – тихо простонал я.

– А ты как вместе с евреями в машине оказался?

– Я думал, мы едем на вокзал. Я хотел Машу проводить. В Германию…

– Машу? В Германию? Ой, дурень! Ой, дурень! – всплеснув руками, запричитал дядя Степан, – какая к черту Германия! Тут в каждой яме Германия! Надо же! Чуть не убили тебя, дурака!

Дядя Степан схватил меня за локоть и потащил за собой.

– Герр Фидлер, Герр Фидлер! Помогите мне герру штурмфюреру на немецкий перевести!

Степан поставил меня перед немецким офицером и быстро, будто боясь не успеть все, что нужно сказать, затараторил, постоянно переводя взгляд то на офицера, то на переводчика.

– Герр унтерштурмфюрер! Ошибочка вышла! Этот хлопчик никакой не еврей. Племянник он мой. Сестры сын. Самый настоящий наш украинский хлопчик. Да вот же, смотрите. А ну, Коля, раздвинь ручонки, – Степан развел в стороны мои ладони, которыми я прикрывал то, что обычно прикрывают в бане все голые мужики, – вот видите? Как Бог родил, так все на месте и осталось. Сразу видно, не еврей. Вы переводите, герр Фидлер, переводите.

Дав переводчику закончить, Степан, не дожидаясь ответа, продолжил:

– И страдалец он, от комиссарской власти страдалец. И он и мать его. Отца у него посадили. По политической статье! Сосед к жене его домогался. К сестре моей, значит. К матери его. Так Григорий ему все зубы повыбивал!

Немец что-то сказал, и переводчик недоверчиво переспросил Степана:

– Если его посадили за драку, причем здесь политическая статья?

– Во-о-от! – протяжно вскричал Степан, поднимая указательный палец правой руки вверх и одновременно сжимая левую руку в кулак. Туда же вверх возмущенно устремились и его брови, – вот об этом я и говорю! Вот такая поганая эта комиссарская власть! Человек за жену вступился, а его по политической в лагерь! А все почему? Потому что Кошкин, сосед этот, наш участковый милиционер был. А выбить зубы милиционеру – уже не просто драка. А нападение на представителя Советской власти! Тут и срок другой и статья другая.

– А как он в машине оказался? – добавил Фидлер.

– Так дурачок, потому что. Он думал, евреев на вокзал везут, в Германию отправлять. Ну, он и поехал поглазеть. Мальчишка. Четырнадцать лет всего.

Фидлер перевел слова Степана офицеру, тот подошел вплотную ко мне, взял за подбородок и резким движением закинул мою голову назад.

Я в первый раз увидел его глаза. Обыкновенные блеклые и ничем не примечательные глаза молодого человека лет двадцати пяти. Такие же, как и у многих других молодых людей. Но это был именно ТОТ офицер! ТОТ, застреливший девушку, кровь которой уже почти высохла на мне и теперь до зуда стягивает кожу моего тела. Ее лицо. Как выглядело ее лицо? Я попытался вспомнить, но кроме Маши, я не мог вспомнить больше никого. Что стало с Машей? Может быть, он сделал с Машей то же самое, что и с той девушкой? Он или кто другой. Какая разница! Кто-то должен за это заплатить! Так почему бы не он? Я смотрел прямо в его маленькие, непростительно маленькие, зрачки. У него нет права на такие маленькие зрачки! Я не прощу ему таких маленьких зрачков! Он должен испытать такую боль, чтобы они расширились и затопили собой все пространство его глаз. Он должен испытать ее десятки, сотни и тысячи раз за всех тех людей, которые еще сегодня утром жили, любили, надеялись, а теперь их нет. И Маши тоже больше нет. Этого я никогда не прощу!

Он оттолкнул меня, сморщившись так, будто что-то очень гадкое только что побывало в его руках; сделал два шага назад, достал из кобуры пистолет, направил на Степана и дважды кистью руки махнул им в мою сторону.

– Erschieß ihn! «Пристрели его!» – скомандовал офицер, обращаясь к Степану.

– Как это пристрелить? – от неожиданности лицо Степана на секунду застыло, он растеряно посмотрел на переводчика, затем на офицера, с силой провел всеми пятью пальцами по своему горлу, будто срывая с него какую-то невидимую, душившую его петлю и глубоко вдохнул, – как это пристрелить? Герр Фидлер, может вы ему что-то неправильно перевели? Герр унтерштурмфюрер! Нельзя его стрелять! Никак нельзя! Я же Вам все объяснил!

Унтерштурмфюрер обернулся назад и махнул рукой двум немецким солдатам, находившимся неподалеку.

– Beide zu mir! «Оба ко мне!»

Солдаты подбежали и вместе с офицером взяли Степана под прицел.

– Erschieß ihn, hab’ ich gesagt! Das ist ein Befehl! «Пристрели его, я сказал! Это приказ!» – снова скомандовал офицер Степану, глядя на него спокойным безразличным взглядом.