Мазер де Латюд - В тисках Бастилии

Неутомимая мадам Легро, находившаяся в это время на последнем месяце беременности, побежала к Конфлану. Целых три часа она рассказывала ему о моих злоключениях. Когда он выказывал недоверие, она приводила ему доказательства. А когда он все еще сомневался, она приводила новые факты и в конце концов убедила его в моей невиновности. Конфлан показал себя великодушным человеком и дал слово загладить причиненное им зло. Мужество и настойчивость моей защитницы привели его в восхищение…

Не обращая внимания на усталость от этой долгой и горячей беседы, мадам Легро поспешила к Комейре.

Последний сейчас же отправился к Конфлану и подтвердил все факты, подробности и доказательства, приведенные моей доброжелательницей.

Тем временем в министерстве произошли перемены, внушившие моим друзьям большие надежды.

Амело был обманут моими врагами. Могло случиться, что Брэтейль, занявший его место, не был предубежден против меня, и его еще можно было настроить в мою пользу. Но в тот момент этот источник надежды не был единственным у моих великодушных покровителей.

К ним примкнула женщина, известная своей живой и благотворной деятельностью и пользовавшаяся повсюду большим влиянием и уважением. Это была госпожа Неккер. Узнав о моих бедствиях и их причинах, а главное — пораженная и тронутая мужеством и великодушием мадам Легро, она почувствовала потребность мне помочь и высказать свое восхищение моей отважной покровительнице.

Я не знаю до сих пор, какие пружины пришлось нажать госпоже Неккер и какие трудности преодолеть, чтобы получить, наконец, приказ о моем освобождении. Она не любила об этом говорить… Но в своих письмах к мадам Легро она иногда упоминала поневоле о препятствиях, с которыми ей приходилось бороться ради меня, — ради неизвестного ей человека, весь интерес которого в ее глазах заключался в его беспримерном несчастье…

Итак, министр подписал приказ о моем освобождении. Он сам сообщил об этом госпоже Неккер и уполномочил ее передать мне это известие. Обычно такие приказы не вручаются непосредственно узникам, а посылаются им через полицию. И вот, кто поверит, что Ленуар осмелился задержать распоряжение министра на целых шесть недель, что пришлось неоднократно напоминать ему о нем и что без упорных неотступных ходатайств госпожи Неккер я до сих пор оставался бы в цепях и так и умер бы в неволе?!

Впрочем, до полной свободы мне было еще далеко… В приказе министра было сказано, что немедленно по выходе из тюрьмы я был обязан отправиться в ссылку в Монтаньяк, где меня ждали нищета и отчаяние, и явиться там к полицейскому чиновнику, который будет строго следить за моим поведением и доносить о нем, куда следует. Я не имел права без разрешения этого чиновника выезжать из Монтаньяка и был обязан предупреждать его даже о каждой своей прогулке. Наконец, в награду за все мои муки, в награду за несправедливость, душившую меня десятки лет, в награду за потерянное мною состояние правительство даровало мне пенсию в… четыреста ливров!..

Обо всем этом мне печально сообщила мадам Легро. Но, привыкнув к борьбе с моими подлыми мучителями, она заявила, что добьется во что бы то ни стало отмены моей ссылки. Но куда мне деваться, пока она будет хлопотать об этом? Въезд в Париж мне был запрещен, и мадам Легро была слишком благоразумна, чтобы нарушить этот запрет. Но, с другой стороны, нельзя же оставить меня одного в какой-нибудь харчевне, да еще в такой момент, когда мои враги будут следить за каждым моим шагом и словом и воспользуются малейшим предлогом, чтобы снова и уже навсегда захлопнуть надо мной крышку гроба.

Перенесенные мною страдания ожесточили меня, и я стал очень раздражительным. Зная мою легкую возбудимость и опасаясь ее последствий, мадам Легро попросила начальство Бисетра разрешить мне остаться в моем каземате, пока она не найдет возможным взять меня оттуда, — и эта странная милость была мне оказана.

Мадам Легро обратилась за помощью ко всем моим защитникам. Она пошла к госпоже Неккер и к Конфлану, который во многом был виноват передо мной и дал слово искупить свою вину.

Моя освободительница требовала только справедливости и на этот раз — для себя самой; ведь она и ее муж взяли на себя ответственность за все мои поступки. Таким образом они возложили на себя и заботу о спокойствии моих врагов, трепетавших при мысли, что я могу обличить их. Как же можно отдалять меня от моих поручителей? Как могут они отвечать за мое поведение, если я буду один, в печальном месте ссылки, в нужде и во власти ужасных воспоминаний прошлого?..