Сергей Цветков: Узники Бастилии

Шел тридцать второй год войны, которая позже получила название Столетней (1337—1453). Франция, потерявшая цвет рыцарства в битвах при Креси и Пуатье, разоренная набегами англичан и наваррцев, была вынуждена уступить королю Англии Эдуарду III половину своей территории.

В 1369 году подходил к концу срок девятилетнего перемирия между обеими странами. Париж, уже подвергавшийся осаде со стороны англичан, готовился к новым нападениям. Для защиты города возводился ряд новых укреплений. Король Карл V (1364—1380) приказал прево города Парижа [1]Гюгу Обрио пристроить к двум бастилиям ворот Святого Антония шесть других, соединенных друг с другом толстыми стенами.

«Бастилиями» (или «бастидами») в средние века назывались деревянные или каменные башни и форты, возводимые при осадах городов. Осаждавшие под прикрытием подвижных бастилий стремились подойти ближе к городским стенам, a осажденные использовали бастилии для усиления городских укреплений. Средневековый хронист Фруассар сообщает также, что «бастиды возводились на поляк и на дорогах», видимо, для закрепления господствующего положения армии на местности.

Бастилия Святого Антония должна была стать средоточием укреплений восточной части города, их несокрушимой твердыней. Крепость возводилась в виде параллелограмма, длиной около 70 метров и шириной около 30; ее восемь полукруглых пятиэтажных башен соединялись стенами, на которых стояли пушки. Толщина башенных стен превышала три метра.

Первоначальные названия некоторых башен Бастилии неизвестны. В XVII веке они именовались: «Угловая башня», «башня Часовни», «башня Колодезя», «башни Бертодьера и Базиньера» (по именам двух арестованных), «башня Казны», «башня де ла Конте» (происхождение этого названия не выяснено) и «башня Свободы» (это название, быть может, связано с удачным побегом какого-нибудь узника).

Феодальные крепости и замки обыкновенно являлись и тюрьмами. Внутреннее устройство Бастилии вполне отвечало этому назначению. Места заключения были устроены в ее башнях и под ними. Верхние тюрьмы представляли собой довольно просторные комнаты с небольшими окнами, в которых были вмурованные железные решетки. Условия содержания в них были весьма сносные и не шли ни в какое сравнение с нижними тюрьмами, находившимися на глубине шести метров под уровнем двора – свет и воздух едва проникали туда, сырые стены никогда не просыхали. Парижане называли их cachots [2]. Всего, при условии размещения по одному заключенному в каждой камере, Бастилия могла вместить сорок два узника.

В Бастилию вели только одни ворота, которые, по словам французского историка Oгe де Лассю, «в то же время были двойными, а именно в воротах для проезжающих, защищенных подъемным мостом, была устроена маленькая калитка для пешеходов; через эту последнюю также можно было попасть не иначе, как предварительно опустив маленький подъемный мост».

Крепость окружали рвы, которые наполнялись водой Сены.

Всесильный Гюг Обрио не жалел сил и средств на строительство крепости-тюрьмы, в которую он надеялся в скором будущем отправлять своих врагов и недовольных. Однако довести дело до конца ему не удалось. Случилось так, что первым узником Бастилии стал он сам.

В 1380 году умер Карл V. С его смертью к бедствиям Столетней войны добавились ужасы внутренней междоусобицы. Наследник престола Карл VI еще не достиг совершеннолетия. Королевство оказалось в руках соперничавших домов: герцогов Анжуйского, Беррийского, Бургундского, а также тридцати шести принцев крови. Началась одна из самых печальных эпох в истории Франции. Малолетний король был игрушкой в руках враждующих принцев; феодалы бесчинствовали, составляли заговоры, воевали со вчерашними союзниками и мирились с заклятыми врагами, преследуя только личную выгоду; народ, уже безучастный к судьбе страны, безропотно давал себя поработить то англичанам, то бургундцам, то арманьякам [3].

Во время этих раздоров Гюг Обрио держал сторону регента, герцога Анжуйского. Прево Парижа умело использовал поддержку герцога для усиления своей власти в городе. Смелый, алчный, безжалостный Обрио, ловко скрывавший развратный нрав под маской ханжества, имел все качества, нужные в то время для того, чтобы стать одним из министров, быть может, даже первым министром, но его честолюбие не простиралось так далеко – он вполне довольствовался своей парижской вотчиной.