Сергей Цветков - Да пребудем в этом мире. Стихи

Этот берег, пустой и безмолвный,
одичалому ветру открыт.
Под обрывом колышутся волны,
вьется тропка меж траурных плит.
Крики чаек тоскливо-гортанны
над соленой пустыней воды,
и виднеются в дымке туманной
голубые, как воздух, платаны
на уступе скалистой гряды.

Как немыслимо просто прощенье
дарит сердцу священный покой!
Взмыть бы чайкой в простор голубой
и услышать прощальное пенье
где-то в темной дали грозовой!..

Шесть дней не покладая рук
Трудился Плотник. На заре
Вставал и под веселый стук
Он что-то строил во дворе.

Он сваи вбил, срубил помост
И черным бархатом покрыл.
Своей рукой он сонмы звезд
На бархате изобразил.

Все получалось у него.
Соседи в голос, как один,
Превозносили мастерство
И опытность его седин.

…Но вот закончил. Вытер пот.
И Сын взошел на эшафот.

Новгородская губерния!
Как непрошеный колдун,
на сто лет тебе, наверное,
вспять часы переведу.

Край без времени и имени!
Вот и помнишь так легко,
как в широком, вольном Ильмене
рыбку выловил Садко.

Новгородская губерния!
Глушь… леса… вороний грай…
Под какой зарей вечернею
тихо умер твой Буслай?

Он капал, капал, капал, капал,
он наводил немую грусть,
и я столбцы его вокабул
с утра запомнил наизусть.

Вершилось тайное возмездье
в сомнамбулической тиши,
и он захватывал предместья
моей мятущейся души.

Он мстил за теплый, спелый август,
за скрип калитки в поздний час,
за нежный запоздалый ракурс
из-за плеча блеснувших глаз,

за безрассудное желанье
в ту даль мечтой умчаться прочь,
когда забудет расстоянья
усталая, как память, ночь.

Оттого ли, что с тихою болью
вспоминаю минуты обид,
оттого ли, что только с тобою
сердце ласковой песнью звенит,

оттого ль, что дороже святыни
эти мушки на милых плечах,
верю — нет, никогда не остынет
огонек в путеводных очах!

Ветер тростник качает,
скорбно шумят леса.
В море тревожном чаек
слышатся голоса.
Смолкнул напев свирели,
и не звучит тимпан.
Звери осиротели —
умер великий Пан!

А далеко на востоке
предрассветная мгла
город царей и пророков
медленно обволокла.
В темной пустой гробнице
воздух тяжел и сперт.
Чистую плащаницу
тихо целует Петр.

Когда вселенский дремучий хаос
дышал стихиями первооснов,
всемирный Логос, во тьму спускаясь,
сцепил пространство в кольцо миров.

Он постоянство назвал движеньем,
измерил Вечность теченьем лет.
Его сияния отраженьем
мерцает разума бледный свет.

Он нашим душам открыл дорогу
к себе — в прозрачный, пустой эфир.
Кто понял Слово — тот понял Бога.
Кто принял Бога — приемлет мир.

Срывали венчики цветов,
вплетали в волосы веснянок,
впивали горечь вещих снов,
а на губах — от счастья пряно!

Ловили всплеск лучистых крыл,
плескались в огненных просветах,
и кто-то — струнный — вдруг открыл
то — недоступное поэту:

зеленый звон склоненных трав,
крови напорное бурленье,
дождя грустящего октав
неиспаримое паренье,

гул изнывающих ветров
и мховое лесов молчанье,
и колокольное звучанье
негаданно пропетых слов.

В небе сумрачно и пусто,
как на чердаке.
Плачет пьяный Заратустра
в темном кабаке.

А хозяин — черный ворон,
молчалив и строг, —
смотрит пристально с укором:
как же — умер Бог?

Вот вино, как причащенье,
коль с людьми не схож.
А цена за угощенье —
стертый лунный грош.

Ветер облачную ветошь
изодрал в куски.
Заратустра, что ответишь
с русской-то тоски?

Сердце в Божии ладони
просится само.
Перед смертью кто простонет
Богу — «nevermore»?..