Мазер де Латюд - В тисках Бастилии

Радость мадам Легро не знала границ. Она была полна самых радужных надежд и забыла свою боль и усталость. Но поддерживавшее ее нервное напряжение вдруг ослабело, и, не будучи в силах более держаться на ногах, она упала. Тут только она призналась мужу в случившемся с нею несчастьи. Он усадил ее в первую встречную повозку и повез домой. Шесть недель провела мадам Легро в постели.

Выздоровев, она первым делом опять пошла в Версаль. Госпожа Дюшен снова ее приняла и рассказала ей следующее. На другой день после получения моей исповеди, в тот самый момент, когда она читала повесть моих страданий, к ней пришел священник Шоссар — наставник королевских пажей. Услыхав имя Латюда, он вырвал рукопись из ее рук и заявил, что автор ее — опасный безумец и что лучше о нем не ходатайствовать, если она не хочет сильно скомпрометировать себя… И госпожа Дюшен, высказав свое сожаление по поводу моей печальной участи, этим и ограничилась. Мадам Легро покинула ее в полном отчаянии.

В таких хлопотах прошло полтора года. И все эго время моя защитница колебалась между унынием и надеждой и тратила свои силы и деньги, не зная даже в лицо того, кто был предметом ее неустанных забот.

И все же, чем безнадежнее казалось ей мое положение, тем большим расположением проникалась она ко мне.

Желание увидеть меня превратилось у нее в жгучую потребность и возрастало по мере того, как росли препятствия к его осуществлению.

Наконец, она нашла средство повидаться со мной. Она узнала, что аббат Легаль, мой старый друг и утешитель, без труда получал разрешения посещать арестантов Бисетра. Она отыскала его и быстро заразила своим настроением и верой. Они условились насчет времени, и аббат получил разрешение побеседовать со мной. Но только наедине. Он один будет допущен в комнату свиданий, а моя покровительница сможет лишь увидеть, как меня поведут к нему! Ничего! Она и этим будет счастлива!

Мадам Легро известила меня об этой радости. Она будет во дворе, когда меня поведут к аббату. Я смогу узнать ее по веточке букса, которая будет у нее в руках. Но я должен буду следить за каждым своим движением, — сообщала она мне, — чтобы не выдать тюремщикам нашего знакомства и не подвергнуть себя опасности нового наказания.

Итак, я увижу ее! Наконец этот день настал! Мой каземат открылся. Два сторожа, вооруженные огромными палками, приказали мне следовать за ними. Все мое существо было опьянено каким-то новым, неизведанным чувством. Я хотел идти твердым шагом, но колени подгибались, и я с трудом тащился при помощи поддерживавших меня людей.

А мой друг, моя нежная мать? Что чувствовала она? Бледная и дрожащая, она ждала меня. Вся ее душа была в ее взоре. Она заметила меня. Какое зрелище! Она инстинктивно отвернула голову, но быстро овладела собой и посмотрела на меня. Перед нею было ужасное привидение, вид которого отталкивал даже сострадание: блуждающие, погасшие глаза, бледные губы, длинная, ниспадающая на грудь борода, неверная, дрожащая походка, грязные, гнилые лохмотья, едва прикрывающие тело…

Я направился в ее сторону, я искал ее взглядом, но глаза мои, ослепленные светом, не видели ее. Наконец, мое сердце угадало ее. Я заметил ее, бросился к ней и припал к ее ногам… В первую минуту страх сковывал ее движения, но затем, как и я, она повиновалась порыву чувства и прижала меня к себе. Наши слезы смешались. Растроганные сторожа не решались нас разлучить.

О, счастливые минуты! Они вознаградили меня за тридцать четыре года страданий и отчаяния! О, если бы они могли навсегда остаться в моем сердце и изгладить из него все перенесенные мною муки!

Но надо было расстаться и идти в комнату свиданий, где меня ждал аббат Легаль. На обратном пути я снова увидел мадам Легро, — она подстерегала меня у входа. Мы снова поплакали вместе, и по милости сжалившихся над нами сторожей я даже смог сказать ей несколько слов. Наконец мы разошлись: я — с утешением в груди, а она — воспламененная новым мужеством.

Вскоре одно неожиданное событие еще больше окрылило наши надежды: 22 октября 1781 года родился дофин [14] Наследник французского престола. . В Париже по этому поводу было объявлено помилование преступников. Могла ли невинность оказаться в худшем положении, чем порок? Мы были далеки от подобных опасений. Мадам Легро прислала мне экземпляр королевской грамоты, согласно которой учреждалась особая комиссия, обязанная осмотреть все тюрьмы столицы и Версаля. «На основании представленного нам отчета, — гласил этот документ, — мы помилуем тех, чью вину мы признаем заслуживающей снисхождения».