Карел Коваль - Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой

Моцарт встал:

«Ну вот, сейчас я вам это запишу».

Как только он произнёс эти слова, арфист, сидя в кресле, дёрнулся, как бы желая выскочить, и, заикаясь, начал говорить:

«Но я…»

В пересохшем горле сломался его голос. Моцарт снова усадил его в кресло:

«Сейчас, я быстренько, раньше, чем нам принесут обед».

Сухие губы арфиста шевелились, он хотел ещё что-то сказать, но когда увидел, как Моцарт решительно опустил перо в чернильницу и начал на колене записывать только что рождённую тему, ему, неизвестному музыканту, посвящённую, он тихо опустил голову, как провинившийся в исповедальне, обречённо собирающий силы перед тяжкой исповедью.

Гусиное перо запело, двигаясь по пергаментной бумаге. Моцарт достал её из кармана своего синего сюртука. Глаза старика понемногу успокоились и, отважившись снова взглянуть на маэстро, стали следить за движением его красивой руки. Она набрасывала ноты на бумагу быстро и уверенно, издалека они выглядели как цветочки, нарисованные весёлыми детишками.

Моцарт дописал, просмотрел ещё разок написанную тему, при этом вдруг весело по-мальчишески засмеялся:

«У меня тут осталось несколько пустых строчек, так я напишу вам ещё одну тему. Оно того стоит. Не придётся вам теперь хромать, каждой руке и каждой ноге достанется работы по-справедливости».

Но только он замолчал, как с удивлением заметил, что арфист в кресле снова удручённо сгорбился и заговорил:

«Но, пожалуйста, я…»

И снова Моцарт прерывает:

«Минуточку терпения, я очень быстро, мы потом посмотрим».

И перо снова запело на колене улыбающегося композитора. Вторая тема родилась и была записана без клавира, прямо на бумаге, тут же после баллады, звуки которой ещё трепетали в воздухе. Эта вторая тема была короче первой, Моцарт, как пчела, жужжал её себе под нос. Вот и последняя ноточка, перо заскрипело, стремительно завершив работу.

Моцарт быстро просмотрел написанные строчки, затем подошёл к растерянному арфисту и протянул ему лист. Но тот опустил глаза к сложенным рукам, а со лба его стекали капли пота. Рук он не разомкнул. Моцарт был изумлён. Что случилось?

Он дружелюбно положил руку на голову старика, посмотрел ему прямо в лицо:

«Что с вами происходит?»

Глаза бедняги заморгали, прищурились, и неуверенным ломающимся голосом с детской покорностью он проговорил:

«Не сердитесь, маэстро, пожалуйста, но я не умею читать ноты.…Играю по слуху, простите меня…».

Моцарт прижал голову этого несчастного добряка к своей груди и в мгновение прогнал хмурость с его опечаленного лица:

«Но в этом нет никакого несчастья. Я уж подумал, Бог знает, что с вами случилось! Всё легко поправимо. Я сыграю вам тему ещё раз, и много раз, сколько захотите, и другую тоже, пока не запомните, а потом вы мне сыграете свои вариации. Идёт?»

Арфист встряхнулся, радостно закивал головой, но только собрался ответить, как двери отворились, и в комнату вошли два официанта. Моцарт и не стал дожидаться каких-либо слов от старика с распахнувшейся, было, душой, а быстро указал, чтобы стол придвинули к креслу. Сам же уселся напротив смущённого арфиста, чтобы с ним пообедать, закончить, наконец-то, недавно прерванную трапезу.

– 3 —

Арфист пребывал как во сне. Но чем дальше, тем сильнее удивлялся и наслаждался он заботами хозяина, сердечная гостеприимность и искренний взгляд которого развязали неповоротливый его язык, и уж после нескольких глотков вина он стал рассказывать Моцарту о своей жизни. Вот какова была исповедь бродячего музыканта:

«Нас было семеро детей. Я – старший. Папенька постоянно тяжело болел и лежал. Матушка ходила с арфой, играла и пела. Заработав пару грошей, спешила домой, чтобы приготовить нам еду и поухаживать за больным отцом, который вскоре и умер.

А за ним стали уходить из жизни дети один за другим. Каждому на прощанье играла маменька ту песню, что пела ему, маленькому, в колыбели. А когда её руки и ноги совсем ослабли, начала она меня учить играть на арфе. Чтобы я не пропал на свете. Потому что слабый человек не должен рассчитывать на помощь сильных, они легко о нём забудут, но, по крайней мере, песня хоть немного ему поможет.

Пение и музыка. Матушка говорила: музыка – это дар самого Господа, помни об этом. Посмотри на эту птичку-певунью, в любые морозы и беды она не отчаивается, при встрече со злом только потопает ножками и быстро и весело запрыгает, да и полетит себе, чтобы подкрепиться для дальнейшей жизни.