Карел Коваль - Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой

Пани Тунова погрозила пухленьким пальчиком:

«Но зато удаленький! Вон как вы покорили всю Прагу. И сколько ещё удивительного мы ожидаем от вас!»

Моцарт поблагодарил за поддержку почтительным поклоном и произнёс:

«Однако никогда я Прагу не забуду. Я уже кое-что придумал, господа. И это не будет что-нибудь маленькое. Кое-что грандиозное. Такое, как слышится мне величавость музыкальной Праги. Ну, увидим!»

– 1 —

После генеральной репетиции «Пражской симфонии» Моцарт заскочил пообедать в Новый трактир. В последнее время он полюбил туда захаживать: и графа Туна можно не беспокоить, да и от театра недалеко. Всю дорогу он тихонько напевал. Оркестр замечательный. Каждая нота на своём месте, ни одна не пропала. Музыканты играют с таким энтузиазмом, какого Моцарт ещё не встречал. Играют как влюблённые.

Влюблённые в музыку, премьера которой на днях состоится в Праге, её прозвали уже «Пражской симфонией». Кухарж и Стробах, наблюдая за Моцартом, сияли от радости. Ведь его похвала оркестру относилась и к ним, представлявшим душу коллектива.

Лица музыкантов выглядели по-настоящему счастливыми. Они работали с Моцартом в идеальной гармонии. Не было никаких особых замечаний. Всё чувствовали, понимали малейшее движение его длинных чутких пальцев. Он словно прикасался к их инструментам, которые они прижимали к груди или к губам как своих возлюбленных. И зазвучала «Пражская симфония» солнечно и радостно.

Пока Моцарт шёл от театра к Целетной улице, он снова «проживал» свою симфонию. Возбуждённый, вошёл в трактир, поискал свободный столик, чтобы снова, шаг за шагом, вспоминать ту великолепную репетицию. Полнейшее понимание музыкантами его произведения вызывало у него безграничное удовольствие.

Он сел в уголок к окну, чтобы смотреть на улицу, будучи самому незаметным, лишь кивнул головой на вопрос, будет ли обедать, и рассеянно жевал кусочек хлеба, ожидая, пока девушка принесёт ему суп. И снова покачивал удовлетворённо головой, вспоминая безупречную ансамблевую сыгранность чешских музыкантов из театрального оркестра. И ведь каждый из них виртуозно владел своим инструментом!

Склонившись над тарелкой, он не обратил внимания, как в трактир вошёл маленький человечек с арфой. Веселыми звуками, чистыми и ясными, заиграл инструмент. Фигарова ария «Non piu andrai…».

Моцарт как раз только что разрезал мясо, но после нескольких тактов отложил вилку и повернулся к белой изразцовой печи с ангелочками, возле которой расположился окоченевший мужичок со своей арфой и трогал её струны с искренним чувством.

Ничего подобного у бродячих музыкантов, рассеянных по Праге в неисчислимом количестве, Моцарт не встречал. Голубые глаза арфиста смотрели вдаль, он был погружён в музыку с полной душевной отдачей, Моцарт прекратил есть и стал слушать.

Боже мой, да это настоящая музыка! Этот человек играет так искренне, как птица поёт! Доиграв арию из «Фигаро», музыкант низко поклонился, и после минуты размышления его разогретые пальцы заколдовали над вариациями на ту же тему.

Похоже – цветущая липа зашелестела под жужжание пчёл, так красиво хлынули звуки из его старой арфы. Её золотое покрытие было довольно сильно потёрто, чем напоминало о том, что этот королевский инструмент несёт в себе тысячелетнюю культуру, и волшебство начинает действовать тотчас, как только к струнам прикоснётся рука мастера.

Моцарт был в восхищении. Такого бродячего музыканта ему ещё не приходилось слушать. Невольно он встал и приблизился к увлечённому арфисту. Тот его не видел, так как его голубые глаза смотрели куда-то вдаль и были полны радостного света, чем Моцарт был сильно растроган. Мужичок ещё играл, когда Моцарт остановился возле него.

Но вот арфа замолчала. Между Моцартом и арфистом ещё вздрагивали последние волшебные звуки, с кухни доносилось звяканье тарелок и звон вилок, когда бледная рука автора «Фигаро» легла на ссутулившееся плечо удивлённого музыканта.

«Спасибо вам. Меня зовут Моцарт»

Руки арфиста упали на колени. С восторгом смотрел он как школьник на маэстро, которым восхищалась вся Прага. Оробевшие глаза возвратились из своего «далёка» полные изумления и божественного смирения. Он не мог поверить, что ему подана рука, написавшая «Фигаро».

Это ему-то, бродяге, который ходит от трактира к трактиру, играет во дворах и подворотнях, просто везде, где есть люди. Для потехи. Он и не вспоминал уже, что музыка рождена, чтобы делать жизнь прекраснее, и когда ему никто не подавал и гроша за игру, и когда его выступление частенько обрывали, чтобы шёл со своим «номером» подальше.