Карел Коваль - Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой

Музыканты, с их обострённым слухом, мгновенно уловили слова Стробаха, произнесённые шёпотом в сторону концертмейстеров, но не было времени, чтобы обсудить радостное событие, и только посмотрев в сторону Туновой ложи, они бросили смычки на струны с таким азартом, как лучники отправляют свои стрелы в мишень, стараясь попасть в самую середину.

Увертюра летела вперёд в радостном ритме, и весь театр был им подхвачен. Моцарт сиял. Ещё бы! Каждая нотка вызвучена как у щебечущих птичек в ясный день. Безупречные штрихи, дыхание, чистейшая интонация. Все играют как один, и один другого старается превзойти темпераментом, красотой звука, извлекаемого из инструмента.

Это похоже на соревнование в зажигательном ритме, где все победители, а капельник над ними дирижёрской палочкой как бы рисует весёлое движение всей увертюры. В театре не осталось ни одного хмурого лица. Всё – улыбалось!

Когда дозвучали последние звуки увертюры, зал взорвался аплодисментами. Дирижёр поклонился любезной публике, но его взволнованные руки протянулись к Туновой ложе: дескать, туда аплодируем, там творец этой прекрасной музыки, там сам Он! Зрители встали с криками «Браво! Браво! Брависсимо!» И снова, и снова Моцарт кланяется, и руки прижимает к сердцу, благодаря публику. И невозможно их успокоить!

А вот и оркестр встал и постукивает смычками по скрипкам, виолончелям, альтам, контрабасам. Кларнетисты, гобоисты, флейтисты бьют ладонями по своим инструментам, все головы обращены к господину Моцарту. А тот уж и не знает, что делать, как успокоить эту прекрасную бурю, чтобы продолжать оперу. Обеими руками он просит тишины и неустанно кланяется.

Стробах дал знак оркестру, и опера стронулась с места. Великолепный Фигаро – Понзиани, нежный, гибкий голос, сыплющий живым юмором; роскошная Сюзанка – Катерина Бондинёва, любимица зрителей; граф Альмавива – Луиджи Басси, упоительный итальянский баритон; графиня – Тереза Сапоритиова, сильное драматическое сопрано; пылкий влюблённый паж – Катерина Мицелёва. Моцарт необыкновенно доволен. Каждая сцена проработана, отшлифована, просто сверкает, как великолепный бриллиант.

Первое действие закончено. Снова овации. Публика и артисты перед занавесом смотрят в сторону Туновой ложи, где Моцарт улыбается всем вокруг и снова, и снова кланяется и благодарит за проявление такой явной любви. Вот сказал что-то Тунам и пошёл вниз: его тянуло за кулисы, пожать руку Стробаху, высказать счастливую признательность, обнять певцов.

Пока шёл коридорами, люди останавливались и с огромным любопытством и восхищением в глазах провожали его шаги. Так и шёл, как сквозь строй, прямо до самых железных дверей «закулисья».

А там его уж поджидали и директор Бондини, и режиссёр Гвардасони, и капельник Стробах. Моцарт поздравляет, благодарит, тут и певцы, синьорины и синьоры, целует дамам ручки, жмёт руки Басси, Понзиани, обратился к каждому артисту лично, и к оркестрантам, не забыл и осветителей, и работников сцены. От этих бесконечных поклонов его спас остроумный Гвардасони, предложив щепотку из золотой табакерки. Моцарт не отказался и красиво чихнул, и тотчас Бондини быстренько предложил:

«Так что, маэстро, не хотели бы вы продирижировать своего „Фигаро“ в субботу?»

Все вокруг с напряжением следили за лицом Моцарта.

«С радостью! И уже не могу дождаться субботы! С удовольствием буду пражского „Фигаро“ дирижировать, это было лучшее представление. У меня нет слов, чтобы выразить моё удовольствие. Итак, в субботу я дирижирую. Договорились».

Все пришли в восторг, а Бондини тут же продолжил:

«А завтра, с утра, дорогой маэстро, у нас будет оркестровая репетиция для ваших выступлений, ваша Пражская симфония. Затем, договоримся о дальнейшем распорядке – наверняка, вы и сами будете что-то играть?»

Моцарт кивнул: сыграю. Хотел сказать что-то ещё, но заметил, что артисты потихоньку собираются, чтобы продолжать спектакль.

«Всё, всё, завтра всё обсудим».

И снова целует ручки, прощается и уже летит через железные двери, через ступеньку по лестнице до Туновой ложи в первом ярусе. Снова сквозь строй влюблённых Пражан, только открыл дверь, сразу к Констанции:

«Я в субботу дирижирую „Фигаро“. Я договорился. А завтра утром будет большая репетиция моей новой симфонии D-dur. Как я рад! А то я уж понемногу начал лениться. Но это не для меня. Я должен играть, писать, чтобы меня не избаловали, чтобы я совсем не поглупел. И без того каждую минуту слышу, что я такой маленький».