Виктор Мануйлов: Жернова. 1918–1953. Книга вторая. Москва – Берлин – Березники

— Я вас очень прошу, товарищ Кремер, — заговорил он, придушенным голосом, склонившись над старухой. — Очень вас прошу… Нельзя же, в конце концов… в таком тоне… Мы все понимаем, но… сами понимаете… А остатки мы раздаем детям… Да. Как вы и предлагали, товарищ Кремер. Власти разрешили… Мы даже ваши порции уменьшили на тридцать грамм котлового вложения… Именно для голодающих детей… Оч-чень вас прошу.

— Ладно, не буду, — умерила свой митинговый голос старуха. И тут же погрозила пальцем: — Только смотри у меня, чтоб детям — и никому больше. А то я вас знаю.

— Как можно, товарищ Кремер! Как можно! Все до последнего грамма. До последней граммушечки! Да-с!

Вот это «Да-с!» Ирэна Яковлевна ждала после каждого слова упитанного человека, оказавшегося директором дома отдыха, оно так и витало в воздухе, недоговоренное, и наконец прорвалось.

«Боже мой! Куда я попала? И когда эта чертова старуха говорит искренне, а когда беспардонно лицемерит?» — воскликнула она мысленно, поглядывая на своих соседей, которые во все время разговора директора с Кремер упорно смотрели в стол.

Директор, сказав все, что хотел, повернулся и величественно неся впереди круглый живот, двинулся по проходу к двери в конце зала, а ему навстречу официантка катила столик с посудой, супницей, хлебом и всем остальным.

— Вот, полюбуйтесь, — кивнула в сторону окон Кремер, к которым прилипли детские мордашки в шапках и платках. — Тут как тут. Кусок в горло не лезет. Ведь просила же, требовала, чтобы прекратили это безобразие. Нет, как об стенку горох.

Официантка в белом переднике и косынке равнодушно расставляла тарелки с тертой морковью, разливала суп. Похоже, для нее эти сцены не в новинку.

Кремер сердито завозила ложкой оранжево-белое месиво. Каждый смотрел в свою тарелку, и трудно было понять, о чем думают эти люди.

За окнами исчезли детские мордашки.

Зарницыной показалось, что она попала в дом глухо-немых. На нее вдруг накатила такая тоска, что хоть вой. Она попыталась представить здесь Задонова — он наверняка сбежал бы отсюда в первый же день. А ей что делать? Целых десять дней терпеть эту полусумасшедшую старуху? Или поменять номер?

Так ничего и не решив, она тоже принялась за морковь со сметаной.

Но Зарницыной не пришлось терпеть все десять дней. На третий день, вернее утро, она проснулась, глянула на часы — восемь тридцать пять. Все предыдущие утра ее ровно в семь будила Кремер одними и теми же словами:

— Хватит спать, моя дорогая! Жизнь и так коротка, чтобы тратить ее на сон.

Вторая фраза могла быть другой, но в том же духе. Сегодня Кремер почему-то проспала.

Зарницына глянула на соседнюю койку — старуха лежала на спине. В полумраке зарождающегося утра показалось, что она не дышит. Обычно она храпела, особенно если спала на спине. Сегодня не слышно даже сопения.

Зарницына включила настольную лампу и увидела четкий заострившийся профиль своей соседки, ее открытый рот и глаза. Боясь разбудить, села на койке, потом, помедлив, встала, подошла, тронула пальцами впалую щеку Кремер — щека была холодной. Тронула шею возле уха — тоже самое. И ни малейшего биения жизни.

«Так», — произнесла Зарницина полушепотом, почувствовав неизъяснимое облегчение, точно ее все эти дни заставляли читать отвратительную книгу, в которой все было правдой, но как бы вывернутой наизнанку. И стала торопливо одеваться. В ее изощренном мозгу возникла смутная фигура следователя, который выдвинет не менее двух версий: смерть естественная и насильственная. Во втором случае, при большом желании, виновницей могут признать ее, Зарницину, хотя серьезных мотивов для такого преступления подыскать будет трудно. Но она знала, как иногда это делается, исходя из революционной необходимости, и особых иллюзий на сей счет не питала. Следовательно, надо потребовать вскрытия. И самой присутствовать при нем. Тем более что для нее это не бог весть что.

Но ничего не понадобилось. Санаторные эскулапы сразу же признали смерть естественной, и старую революционерку увезли куда-то с такой поспешностью, какая в этом случае и не требовалась. Постель поменяли, и до конца своего срока Зарницына жила одна: мертвая старуха по ночам ее не беспокоила, а в самом санатории ничего не изменилось.

Май 1994 — январь 1995, сентябрь-ноябрь 1996, июнь-июль 1998, ноябрь-декабрь 1999, февраль-апрель 2000, декабрь 2006, январь 2007, июнь 2008, июль 2017 годов.