Явившись в диван Балха, Навои поговорил с молодыми служащими и прожженными чиновниками, ознакомился с положением дел в области. Ночь он провел в одном из помещений дивана за чтением.
На следующий день, после полудня, поэт собрал нескольких служащих, которые показались ему наиболее добросовестными. Когда он беседовал с ними о некоторык должностных лицах, известных в городе своей жестокостью и взяточничеством, в комнату вбежал нукер.
— Господин эмир, привезли господина Дервиша Али! — задыхаясь, крикнул он.
Охваченный беспокойством, Навои стремительно вышел во двор. Навстречу ему большими шагами направлялся знакомый есаул. Приблизившись к Навои, есаул остановился и с почтительным поклоном тихо сказал, не будучи в состоянии скрыть свое замешательство:
— По повелению его величества хакана, мы привезли Дервиша Али-бека. Говорят, вы должны заключить его в тюрьму.
Навои побледнел и нахмурился. Взглянув на всадников у ворот, он увидел между четырьмя вооруженными нукерами Дервиша Али со связанными руками Нукеры, приложив руки к груди, приветствовали Навои и тотчас же смущенно отвели глаза. Лицо Дервиша Али было скорбным. Горестно качая головой, он поздоровался с братом.
— Что я вижу?! Разум отказывается этому верить! — заговорил поэт, задыхаясь от горя и волнения. — Случилось что-либо непредвиденное?
— За это время не случилось ничего нового. Наши враги хотят отомстить нам, — печально ответил Дервиш Али. — Не сомневайтесь я скоро отправлюсь в обитель мрака.
— Чего вы от меня требуете? — посмотрел Навои на есаула.
— Напишите приказ начальнику крепости.
— Как правитель Балха вы должны заключить меня в тюрьму, — грустно улыбаясь, сказал Дервиш Али.
Навои, ничего не отвечая, направился в дом. Войдя в комнату, он взял калам и бумагу и машинально начал писать приказ. Сердце его сжималось от боли, в глазах темнело. Внезапно он отложил калам. «Какое оскорбление! Своими руками арестовать родного брата! За какую провинность? За то, что он враг Маджд-ад-дина и подобных ему предателей родины!»
Сердце Навои обливалось кровью, но он все же вынужден был отдать приказ. Если Хусейн Байкара разгневается на него самого или на Дервиша Али, это повлечет за собой еще худшие последствия. Взяв снова калам. Навои дописал последние строки приказа и подписал его. Он приказал стоявшему у дверей нукеру передать приказ есаулу. Склонив голову, поэт сжал руками светлый широкий пылающий лоб.
«Опозорить нас, чтобы отомстить нам за правдивое слово!.. — думал он, трепеща от гнева. — Да еще как коварно, как лицемерно! Верно говорили наши деды: кто принес воду, тот унижен, кто разбил кувшин — возвеличен. Ну что же!.. Ты можешь обрушит на мою голову целую гору пыток и страданий, но не заставишь меня войти в ряды твоих палачей, грабителей народа и пьяных псов! Я согласен расстаться с жизнью, покинуть родину, которая мне дороже и милей жизни, но не стану таить слово истины!»
Туганбек не участвовал в походе: он находился в Герате при царевиче Музаффаре-мирзе. На пирах, на охоте, на приемах и играх, устраивавшихся для развлечения царевича, Туганбек всегда был подле Музаффара. На советах, царевич слушал Туганбека с большим вниманием, чем других беков. После падения Маджд-ад-дина Туганбек еще крепче привязался к царевичу, выказывая ему собачью преданность. Но своего старого друга и благодетеля он тоже не забывал.
В свободное от охоты и попоек время Туганбек обучал джигитов Музаффара-мирзы, среди которых были и знатные юноши, военному искусству… На широких ровных площадках за городом они учились стрелять из лука, рубиться мечами, носясь на конях, биться на копьях. Во время упражнений Туганбек иногда приводил джигитов в изумление своей ловкостью и знанием военного дела. Показав им какой-нибудь особенный прием, он опускался на корточки и, чертя концом лука по земле, рассказывал обступившим его джигитам, где и от кого он научился этому приему, каковы были боевые качества его противника. Он говорил медленно, с расстановкой отсчитывая слова, точно капли лекарства. Потом не спеша поднимался, засучивал рукава широкого чекменя и, гордо поглядывая на увлеченных его рассказом слушателей, заканчивал:
— Когда-то в Самарканде был у нас богатырь. Завтра мы покажем вам один из его изумительных приемов. А однажды, когда я дрался с одним рубакой, полумонголом, полукипчаком, он применял столь же удивительный прием. Я тогда едва спас свою голову. Сейчас этот прием пришел мне на память. Невредно будет показать его.
Читать дальше