Айбек - Навои

Навои отправился в библиотеку, находящуюся недалеко от Унсии. Это было красивое здание из десяти богато украшенных комнат. Каждая комната была расписана в ином стиле и, вкусе, чем остальные.

Во второй комнате поэт нашел Султанмурада и Зейн-ад-дина, которые беседовали среди книг при свете свечи. Навои поздоровался с молодыми людьми, как отец с сыновьями. Они посидели немного, разговаривая о всевозможных предметах.

— Ну что же, есть у них какое-нибудь основание обвинять вас в том, что вы сомневаетесь в существовании бога? — с улыбкой спросил Навои Султанмурада.

— Меня называют пантеистом, — ответил Султанмурад, — но я следую разуму и науке. Я признаю только их истины.

— Да, конечно, ученый ищет истину. При этом естественно впасть в сомнение, — серьезно сказал Навои. — Чтобы постигнуть тайны природы, ее надо изучить. В сущности, это никого не удаляет от бога. Ибо природа — великое зеркало, отражающее бесконечные проявления абсолютной красоты. Только невежды не понимают этого. Завтра же мы приведем вас в медресе; мы обрадуем ваших учеников и освободим науку и истину из рук невежд.

Навои сказал, что, даже будучи в Астрабаде, он слышал об успехах Зейн-ад-дина в области музыки и каллиграфии. Он повторил только что высказанную им мысль о необходимости написать книгу о музыке. Султанмурад выразил уверенность, что эту задачу мог бы выполнить Зейн-ад-дин. Зейн-ад-дин обещал подумать и дать ответ.

Навои спросил молодых людей, не испытывают ли они денежных затруднений. Хотя они уверяли, что не нуждаются, Навои, окинув их внимательным взглядом, решил выдать пособие в сто динаров каждому. Затем он прошел вместе, с друзьями по ярко освещенным комнатам, уставленным книгами. Поискав глазами новые произведения, Навои убедился, что библиотека за два года его отсутствия очень пополнилась. Сахиб Даро содержал ее в порядке, приобрел много новых книг, а старые отдавал переписывать хорошим писцам. Навои в душе был благодарен ему.

Все трое вернулись в Унсию. Там их нетерпеливо ожидало около двадцати друзей. Оживленная беседа закончилась угощением. В этот день все, от хозяина дома до последнего слуги, были веселы и довольны.

С приездом Навои много людей в Герате вздохнуло свободней. Каждый день в Унсию непрерывным потоком являлись посетители. Ученый, поэт, ремесленник — все считали за честь проведать Навои, выразить ему свою любовь. Люди, которые прятались по углам, боясь насилия и притеснений, снова зажили полной жизнью. Навои ежемесячно раздавал бедным и сиротам деньги и оделял их одеждой.

В одной из комнат дворца Музаффара-мирзы со стенами из фарфора Туганбек, накинув на плечи кунью шубу и держа руки над раскаленным мангалом, медленно что-то рассказывал. Сыновья беков и высокопоставленные джигиты царевича широким кругом сидели вокруг мангала. Среди них находились также поэт Беннаи и Шихаб-ад-дин. Туганбек за последнее время приобрел большое значение не только при дворе Музаффара-мирзы, но и у самого государя. Вознесенный на такую высоту, на которой стояли только родовитые беки, такие как Мухаммед Бурундук Барлас, Джахангир Барлас, Туганбек, сохранивший свою прежнюю грубость и простоту, познал вкус роскоши. Сады, приемы, невольницы — все было налицо. Считая Шихаб-ад-дина великим ученым, Туганбек приблизил его к себе: авось тот посвятит ему какую-нибудь книгу или, если судьба поможет Туганбеку совершить великое дело, — составит летопись его деяний. Поэта Беннаи Туганбек приглашал на каждое собрание. Не совсем хорошо понимая персидские стихи Беннаи, он очень любил его анекдоты. Своему старому другу Ала-ад-дину Мешхеди, который в дни несчастья приютил его в своей келье, Туганбек ежемесячно посылал одежду и деньги. Поэт выражал свою признательность звонкими касыдами.

Туганбек, низко склонив над мангалом покрасневшее лицо, поглаживал редкую рыжеватую бороду. Он просто, но интересно рассказывал о страшных кровавых боях, о богатырских подвигах своих предков. Джигиты, мнившие себя такими же богатырями, как те, что носились на конях и рубились мечами в этих битвах, наслаждались его рассказами и по временам не могли удержаться от воинственных смешных движений.

Едва Туганбек умолкал, речь заводил Беннаи, потряхивая длинной густой бородой, совершенно не шедшей к его маленькому росту и невзрачной внешности. Этот человек любил смех и ядовитые сатиры.

Простые воинственные рассказы Туганбека не нравились Беннаи. Когда Туганбек, кончив один рассказ, задумался над другим, Беннаи заговорил сам. Он принялся читать недавно написанные им стихи и газели и сам себе воздавал хвалу.