Сигрид Унсет - Крест

Через некоторое время Кристин с радостью услышала шум пробуждающегося монастырского подворья. Сестры-белицы пошли в поварню, чтобы состряпать еду для челядинцев. Сами монахини, если только они бывали здоровы, никогда не притрагивались ни к еде, ни к питью, не отстояв поздней обедни. Когда в монастыре бывали больные, то, после того как звонили к первому часу, Кристин шла в больничный покой, чтобы сменить сестру Агату или какую-нибудь другую монахиню, находившуюся там в это время. Бедняжка сестра Турид часто лежала там.

Скоро наступит радостный для Кристин час утренней церемонии в трапезной, которая следует за третьим часов молитвы и обедней для монастырской челяди. Каждый день Кристин одинаково радовалась этому торжественному обряду. Трапезная находилась в сложенном из бревен доме, но все же была очень красивым покоем, и все женщины монастыря ели там вместе – монахини за верхним столом, где на почетном месте восседала аббатиса и где, кроме Кристин, сидели также три старые женщины-мирянки, вкупившиеся, как и она, в монастырь. Сестры же белицы располагались гораздо ниже. После окончания молитвы вносили яства и питье, и все в благопристойном молчании спокойно ели и пили в полной тишине. Часто одна из монахинь читала вслух из какой-нибудь священной книги, и Кристин думала, что если бы в миру люди могли бы трапезовать столь же благопристойно, то они бы лучше понимали, что еда и питье – дар божий, доброжелательнее относились бы к своим ближним и меньше бы думали о том, чтобы накопить побольше добра для себя и близких своих. Но и сама она думала иначе в те времена, когда накрывала на стол для оравы озорных и шумных мужчин, которые смеялись и кричали за едой, а в это время под столом чавкали собаки и, высовывая морды, получали в подачку либо кости, либо пинки – смотря по расположению духа ее сыновей.

Гости не часто бывали в монастыре. Изредка то одна, то другая ладья с людьми из усадеб знати приставала к берегу фьорда, и женщины с детьми, мужчины и молодые люди поднимались наверх, в Рейн, чтобы навестить ту или иную родственницу, живущую в монастыре. Бывали там и доверенные лица из монастырских усадеб и с островов, а также время от времени наезжали посланцы из Тэутры. В праздники, справлявшиеся с особой пышностью, – в дни богородичного богослужения, в праздник тела Христова, в день святого апостола Андрея – в монастырскую церковь стекался народ из ближайших приходов по обеим берегам фьорда. В обычное же время обедни посещали лишь те из арендаторов и работников монастыря, которые жили поблизости. Но они не заполняли всего обширного помещения церкви.

Бывали там еще бедняки-нищие, которые в дни заупокойных поминовений получали пиво и еду, согласно завещаниям богатых людей. Да и вообще они почти ежедневно приплетались в Рейн, усаживались закусывать у стенки поварни и останавливали выходивших во двор монахинь, чтобы потолковать с ними о своих горестях и немощах. Больные, калеки и прокаженные сменяли друг друга. Страдавших проказой было особенно много, но, по словам фру Рагнхильд, так всегда бывало на побережье. Приходили издольщики просить о вcяческих льготах и отсрочках платежей; у этих тоже находилось что порассказать о своих невзгодах и трудностях. Чем более жалкими и несчастными были эти люди, тем более откровенно и бесстыдно делились они с сестрами-монахинями своими делами, причем они охотно винили других в своих несчастьях, а на языке у них всегда были елейные речи. Не мудрено, что в часы отдыха и в часы работы в ткацкой монахини много говорили о жизни этих людей, а сестра Турид даже однажды проболталась Кристин, что во время совещаний в монастырском совете о торговых сделках и тому подобных делах беседа монахинь часто сворачивала на пересуды о людях, замешанных во всем этом. Из слов сестер-монахинь Кристин могла понять, что обо всех делах, о которых им доводилось судачить, они слышали только из уст самих этих людей, да еще знали кое-что от братьев-бельцов, бывавших внизу, в долине. Хвалили ли люди самих себя, порочили ли своих соседей, монахини одинаково верили всему. И тогда Кристин с досадой вспоминала о всех тех случаях, когда ей приходилось слышать, как безбожные братья-бельцы и даже нищенствующий монах брат Арнгрим называли женские монастыри гнездом сплетен, а сестер обвиняли в том, что они с жадностью внимают всяким слухам и непристойным речам. Даже те самые люди, что приходили в монастырь и протрубили своей болтовней уши фру Рагнхильд или какой-нибудь из сестер, если им удавалось вовлечь ее в разговор, порицали монахинь за то, что те беседовали между собой о жалобах, доносившихся до них из того мира, от которого они сами отреклись. Это казалось ей похожим на россказни о привольной жизни обитательниц монастыря – их распускали люди, не раз получавшие из рук сестер-монахинь лакомые куски и ранний завтрак, в то время как сами служительницы бога говели, бодрствовали, молились и работали, прежде чем встретиться в трапезной для первого торжественного принятия пищи.