Сигрид Унсет - Крест

Она стояла на коленях среди красной толокнянки на вершине холма. Надвигались серые летние сумерки – воедино сливались поросшие березняком склоны невысоких гор, серые осыпи и бурые полосы болот. Но над широко раскинувшимися гористыми просторами вечернее небо опрокинуло свою бездонную светлую чашу. Белым пятном отражалось небо в стоячей воде, преломленным и более бледным казалось его отражение в небольшом горном ручейке, который, шумно пенясь, бежал по камням, а потом выбегал среди светлых каменистых мелей вокруг небольшого озера на болоте.

Снова нашло на нее это чувство, чувство удивительно лихорадочного внутреннего видения. Река напомнила ей ее собственную жизнь: подобно ей, стремительно неслась она сквозь глухие дебри быстротечного времени, вспениваясь и взволнованно рыча перед каждым камнем, который ей предстояло преодолеть. Свет вечной жизни мог найти лишь свое слабое, преломленное и бледное отражение в ее жизни… Но в уме Кристин-матери шевельнулась какая-то смутная мысль: переживала ли она страх, горе или любовь, все равно ее земная и своевольная душа только тогда воспринимала отблеск света небесного, когда плоды ее греха приносили ей каждый раз одно лишь горе… «Слава и хвала тебе, Мария присноблаженная. Благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего – Иисус, проливший кровь свою за грехи наши…»

Читая пять раз молитву «Аvе» в память тайны мук искупления, она почувствовала, что осмелится искать прибежища для себя и для своих скорбей под покровом матери божьей. Она укроется там со своей скорбью о сыновьях, которых потеряла, с еще более тяжкой скорбью о постигавших ее сыновей ударах судьбы, которые она не в силах была отвести от них. На долю Марии, совершенной в чистоте своей, в смирении, в послушании воле отца небесного, выпала самая тяжкая материнская скорбь. И ее милосердие могло бы пробудить слабый и бледный отзвук в сердце грешницы, в сердце, горевшем страстной, испепеляющей любовью и переполненном всеми грехами, присущими плотской любви: строптивостью и непослушанием, закоренелым упрямством, своеволием и гордыней… И все-таки оно было сердцем матери…

Кристин закрыла лицо руками. С минуту ей казалось, что бремя разлуки с ними со всеми, со всеми ее сыновьями, не по плечу даже ей «Pater Noster». Ей вспомнилось расставание с отцом здесь, на этом самом месте, столько лет назад, расставание с Гэуте два дня назад. Сыновья обижали ее по детскому недомыслию, но она все равно знала, что если бы они обидели ее так же, как она, Кристин, обидела своего отца, с греховным умыслом, то это все равно никогда не отвратило бы от них ее сердца. Своим детям легко прощать…

«Gloria patri et filii et spiritui sancto», 1 (Слава отцу, и сыну, и святому духу (яат.) – закончила она молитву и поцеловала крест, полученный некогда от отца. Она была преисполнена смирения и благодарности за то, что, несмотря на все, несмотря на всю свою строптивость, ее беспокойному сердцу дано было познать слабый отблеск той любви, которая отражалась в душе ее отца, подобно тому как небо, ясное и спокойное, отражалось сейчас в водах большого озера.

На следующий день погода стала пасмурной, ветреной и холодной, начались ливни и туманы, и Кристин трудно было решиться идти дальше с больным ребенком и братом Тургильсом. Но усерднее всех настаивал на этом сам больной монах. Кристин понимала, что он боится умереть, не дойдя до Нидароса. Тогда они двинулись в путь через плоскогорье, но туман подчас становился таким густым, что Кристин не решилась идти по крутым, обрывистым тропинкам, которые, как она помнила, вели вниз, к постоялому двору в Дривдале. Дойдя до края ущелья, они развели костер и расположились на ночлег. После вечерних молитв брат Арнгрим рассказал им прекрасную сагу о корабле, потерпевшем бедствие на море и спасенном благодаря молитвам аббатисы, обращенным к деве Марии, которая повелела Утренней звезде взойти над морем.

Видно было, что монах отличал Кристин среди других спутников. Когда она, сидя у костра, баюкала ребенка, чтобы другие паломники могли уснуть, он подсел к ней и начал шепотом рассказывать о себе. Он был сыном бедного рыбака и четырнадцати лет лишился разом и отца и брата, которые однажды зимней ночью погибли в море. А его спасли рыбаки с другой лодки. Он счел это знамением небесным. К тому же он с тех пор стал очень бояться моря. Все это навело его на мысль сделаться монахом. Но ему пришлось еще три года прожить дома с матерью, и они голодали и трудились не покладая рук, да и страх его постоянно одолевал, когда он выходил в море. Но тут сестра его вышла замуж, и ее муж взял на себя дом и долю Арнгрима в лодке, и он смог пойти в монастырь миноритов в Тюнсберге. Там он наслушался вначале насмешек за свое незнатное происхождение, но настоятель был добрым человеком и взял его под свое покровительство. А с тех пор как в орден вступил брат Тургильс, сын Улава, все монахи стали гораздо более благочестивыми и миролюбивыми, потому что сам он такой благочестивый и кроткий, хотя родом он и выше их всех. Брат Тургильс происходил из богатого крестьянского рода в Слагне, а его мать и сестры не оставляли монастырь своими щедротами. Но с тех пор как они перешли в Скидан, а брат Тургильс заболел, им опять стало гораздо тяжелее. Брат Арнгрим намекнул Кристин, что удивляется, как это Христос и Мария допустили своих бедных братьев идти столь тернистой стезей.