Иван Басаргин - В горах Тигровых

— Судите. Абы народ не осудил, вашего суда не боюсь, — выпрямилась Варя, гордая, зло сверкая глазами — Непонимающие вы люди, чего же с вами говорить! А Андрея вам еще надо поймать!

Горел костерок. Андрей сидел на сутунке клена, рядом прилегла Софка. Запах трав пьянил. Алексей прилег за костром, так виднее, если кто вздумает подобраться к друзьям. Андрей ровно говорил:

— Вот ить как случается, живешь, радеешь за землю и люд и не знаешь, какая напасть вьется за твоей спиной. Пошел, во всем сознался, будто оправдали, снова за свое. Нет, кто один раз оступился, тому уже не встать на ноги. Так и будет ковылять, а следом вина невиноватая. Правильно сделали, что бежали, не побежи, то столько бы еще наскребли, что не откреститься, не отмыться. Теперь можно на меня свалить, что было и что не было. Все мое…

Задумался, потеребил бороду, снова заговорил:

— Эко земля-то велика! А ладу-то на ней нету! Одно понял, когда промерял ее ногами, что не земля живет для человека, а человек для земли. И жил бы, ежли бы не теребили душу, не рвали тело… Как там наш Иванка?

Андрей до боли любил Иванку. Такой же белокурый, кудрявый, находчивый и шустрый. Ненавидят его братья по отцу. Василий уже не раз наводил ружье на мать и Иванку. Да трусил выстрелить, Про каторгу много наслышался.

— Чует мое сердце, что здесь растет жестковатое племя. Ожесточатся люди, то манзы жить не дают, то хунхузы, то еще какая-то нечисть. Может, оно и к лучшему: не охляют, не захиреют.

— Ваши не захиреют, а наши все погибнут, — сказал за костром Тинфур — Вы будете жить, а мы погибнем.

— Заладил: "погибнем, погибнем", будто мы не защищаем вас. Помогаем, сколько силов есть. Я бы на месте ваших властей тех, кто выращивает мак и собирает опий, всех бы приговаривал к смерти. Ваших людей сгубит опий.

— И манзы, и опий.

— Морочает, как бы дождь не пошел. Давай сгоношим Шалашик, пока еще не стемнело. У меня на дождь дюже болит спина.

По тропе раздались шаги. Шли двое, шли скорым шагом. Остановились, начали подкрадываться.

Беглецы схватились за ружья.

— Эй, кто вы? — Спросил неизвестный.

— Люди, подходите, ежли нет злого умысла.

— Убери, Исак, ружье, русские.

К костру шагнули два бородача. Андрей пристально посмотрел на коренастого мужика. Тихо спросил:

— Уж не Степан ли ты Бережнов? Что-то сходное есть в обличье. Не ты ли меня нровожал до тракту?

— Многих обиженных я провожал, привечал, а кончилось тем, что нас предали. Окружили наш скит жандармы, был бой. Ладно мы там наколотили вражин. Сожгли скит и в бега. Дело привычное. Енисей, Даурия, а уж потом сюда. Живем второй год в тиши да райском песнопении. До рая-то далеконько, но жить можно. А все началось с того, что забрел к нам однова мужик с бабой, порассказал нам про Беловодское царство, мечту заронил, сам сгинул, его наш предал, а мы двинули по его думке, по его следам.

— Степан, аль не признаешь меня? Ить я и есть тот мужик.

— Исайю знал?

— Он зашиб мою бабу камнем, а я по запарке его зарезал.

— Тогда ты и есть, Андрей Силов, ежли память не продырявилась?

— Он самый.

— Рад встрече. Знать, выжил? Дважды рад. Ить через тебя мы здеся.

Андрей коротко рассказал про свои мытарства. Степан молча выслушал. Смахнул слезу, проговорил:

— Евстигней во всем виноват. Сожгли мы его на костре. Всяк сказал, мол, смерть предателю. Где-то мыкается со своим двоедушием в аду. Не позавидуешь. А сейчас пошто здесь?

— Бежим в тайгу. Жандармы снова на каторгу зовут, да что-то не хочется, — усмехнулся Андрей.

— Айда к нам. Все пошли. Как дружка звать?

— Алексей Тинфур. Свойский человек.

— Пошли, у нас не пропадете, — уговаривал Степан Бережнов.

— Нет, Степан Алексеевич. Уставы у нас разные. Не будем путаться под ногами. А вы чего бродите по тайге?

— Землю Познаем. Нам ить на ней жить, а раз жить, то надо знать, куда какая тропинка течет.

— Хунхузы не беспокоят?

— Пока нет. Стороной обходят. Русских они побаиваются.

— М-да, сказали бы, что с вами встренусь, то не поверил бы.

— Земля тесна, Андрей Феодосьевич, Я бы тоже вруну уши надрал, скажи он мне, что встренемся. Да не дичись ты, Алексей. Имя-то наше. Понашенски-то говорит аль нет?

— Говорит, — усмехнулся Алексей Тинфур — Не удивляйтесь, я с русскими почти с пеленок. Они мне как братья. Еще ни один русский, кроме Лариона, меня не обидел, не был врагом.

— Рад, что наш язык знаешь, — знать, и души наши познал. Давайте гоношить шалашик, дождь в ночь будет, — сказал Бережнов и первый пошел драть кору.