Дмитрий Колосов - Император вынимает меч

Вот уже несколько лет Деметрий из Фар, лишившийся царства, был в числе ближайших друзей царя, пользуясь влиянием не меньшим, чем Арат, Таврион или Ксенофан, недавно, к несчастью, попавший в руки римлян. Деметрий давал советы, Деметрий сражался, Деметрий пировал подле Филиппа. И все эти годы Деметрий жаждал лишь одного — вернуть свое царство и отомстить римлянам, которых он после потери родных Фар возненавидел. Филиппу было известно об этой ненависти и потому, когда Деметрий заводил речь о Мессене, царь подтрунивал над бывшим пиратом.

— А почему бы тебе не подумать об Иллирии? Ведь, кажется, самое время. Римляне застряли в капкане, устроенном для них Ганнибалом, и не скоро вырвутся оттуда!

На это Деметрий, муж буйный, порой даже вздорный, но благоразумный, когда речь заходила о большом деле, отвечал:

— Да, я печалуюсь об утрате царства, но не хочу, чтобы и ты утратил свое. Будучи благоразумны, мы способны обрести многое, в противном случае мы можем потерять последнее. Римский волк уязвлен, но от этого он опаснее, чем прежде. Если уж и враждовать с ним, то надо разить наповал, а не дразнить его слабыми укусами. Потеря Пелопоннеса для Рима страшнее потери Иллирии, так как в этом случае римляне рискуют лишиться своих единственных союзников здесь — этолийцев, и тогда уж им неизбежно придется воевать сразу на два фронта.

Но Филиппу эти доводы казались слишком уж мудреными. Он всегда внимал лишь своим рассуждениям и, будучи медлителен, был еще и горяч, странным образом соединяя в себе два этих противоположных свойства. Его не интересовали лживые, неверные во вражде и дружбе греки, Филиппу хотелось померяться силой с Римом, ему хотелось славы Александра, новых царств. Пелопоннес был слишком ничтожным куском земли, чтобы зваться царством. Италия, на худой конец полная власть на Балканах — вот чего жаждал Филипп. И потому его упорно тянуло в Иллирию — туда, где уже укрепился одной ногой Рим, туда, откуда Рим намеревался шагать дальше.

— Нет, сначала мы вернем твое царство, друг Деметрий! — Филипп улыбался и панибратски хлопал бывшего пирата, годившегося ему в отцы, то по одному, то по другому плечу.

В ответ Деметрий пожимал этими самыми, могучими плечами, давая понять, что не хочет более спорить.

Первая попытка вернуть Иллирию была предпринята Филиппом уже весной после известия о катастрофе, постигшей римлян под Каннами. Со ста кораблями Филипп отправился к Иллирии, но, прослышав о том, что навстречу идет римский флот, постыдно бежал. Никакого флота на деле не было, дозорные Филиппа заприметили в море несколько одиноких кораблей, высланных на поиски карфагенских судов, какие могли быть отправлены к Ганнибалу.

Этим бегством, о каком стало известно, Филипп насмешил всех: от римлян до этолян. Дабы смыть позор, Филипп задумал начать большую войну против римлян. Он направил посольство к Ганнибалу, а сам в ожидании ответа, решил напасть на земли, союзные Риму. По молодости был он крайне честолюбив и чрезмерно самоуверен, мня себя новоявленным Александром. В море Филипп, дабы вновь не насмешить мир, выйти не рискнул. Построив с сотню бирем, он спустился по реке Аой и нежданным подступил к Аполлонии. При нем были лучшие полки и лучшие генералы. Македонские пельтасты живо разорили округу, но толку от этого было мало. Аполлонийцы затворили ворота и отсиживались за стенами. Но неудача не обескуражила Филиппа.

— Ладно! — бодро заявил он. — Возьмем древнее царство Пирра. С такими парнями да не взять! Да с ними весь мир можно завоевать!

Парни и впрямь были бравые, и числом их было немало: пельтасты постарались на совесть. Предвкушая добычу, войско устремилось к соседнему Орику, какой, к радости царя, сразу же пал.

Филипп торжествовал. В своих мечтах он уже видел себя господином Эпира, Иллирии, а потом и всей Эллады. А потом…

А потом появился Марк Валерий Левин. Этого самого Левина, друга Сципионов, римляне посадили блюсти Балканы и не допускать появления оттуда македонян. В ранге претора Левин сидел в Брундизии, куда и явились беглецы из Орика.

— Филипп-македонянин и с ним Деметрий из Фар разорили наш город! — пожаловались гонцы.

— Рим примет меры! — ответил Левин.

Будучи человеком деятельным. Левин решил, что пришла пора отличиться и ему. Он явно засиделся, оберегая берега Калабрии. Хорошая встряска ни ему, ни его воинам была нелишня, благо Филипп явно не мог сравниться с Ганнибалом.

Римляне собрались в один день. Воины — примерно с легион — взошли на суда, которые на всех парусах направились к Орику. Филипп уже ушел отсюда, оставив гарнизон, назад под Аполлонию, так что Левин без всякого труда завладел городом. Этим можно было бы и ограничиться, но какого-то Орика была явно недостаточно для славы; к тому же македоняне сами напрашивались, чтоб их побили. Вели они себя столь безрассудно, что даже не удосужились проведать о появлении римлян.